Глава 1
Не так давно, в местах не столь отдалённых, доживал свои последние дни маленький мальчик. Всё случилось так быстро и буднично, что никто толком и не заметил. В общей столовой на утреннюю раздачу пайка прибыло сто семьдесят чумазых сорванцов, мал-мала-меньше. Все как один худенькие, с тоненькими, как тростинки, ручками и ножками, с маленькими колючими глазками, проворные и настырные. Они вбежали в просторный зал с жёлтыми как сажа стенами, и, опрокидывая стулья, наперегонки устремились к заранее расставленным на столах мискам с жидким подобием каши, размазанной по самому дну. Впрочем, кашу было невозможно есть, её шалопаи обычно использовали вместо клея, а вот что касается двух маленьких брусков чёрного хлеба, прилагавшихся к каждой миске — они-то и были предметом утренних мечтаний каждого из ста семидесяти сорванцов. Наступая друг другу на ноги и пихаясь локтями, каждый бежал к своей порции, наплевав на строй и порядок, не говоря уже о правилах приличия: кто-то из старших пустил слух, что с первого октября постановлением Президента в детских домах запретят хлеб, а на дворе стояло как раз-таки тридцатое сентября. Последние дни все запасались хлебом кто как мог. Одни напихивали в наволочку, другие раскладывали ровными рядами под матрас, чтобы в голодный год ни в чём себе не отказывать. Некоторые же, не удержавшись, съедали всё на месте.
Через минуту столы были пусты, всё подчищено и попрятано в карманах и складках казённой одежды. И только в этот момент в столовую, влетело тучное тело Аделаиды Тихоновны — воспитательницы младшего отделения.
- Без команды не есть, - запыхавшись, выкрикнула она запоздалое предупреждение, обмахивая раскрасневшееся лицо журналом, – Ах, проклятые, опять! Ну что ж, всё равно будете сидеть, пока всех по списку не проверю.
Присмиревшие сорванцы покорно расселись по местам. Кто-то дожевывал свой хлеб, кто-то, превозмогая рвотные позывы, уплетал так называемую кашу, третьи тихонько переговаривались и рыскали глазами по сторонам, думая, как бы улизнуть или нашкодить.
Аделаида Тихоновна, вооружившись очками без дужек, зачитывала фамилии из тетради и ставила галочки химическим карандашом, услышав в ответ «здесь!».
Всё протекало размеренно и буднично, как и в любой другой день. Но примерно в середине списка дело решительно встало. Некто Степнов — чья фамилия ровным счётом ничего не говорила ни Аделаиде Тихоновне, ни остальным ста шестидесяти девяти оборванцам – не отзывался.
– Степноооов, – зычно позвала воспитательница, на случай, если мальчик вдруг глухой. В младшем отделении такие имелись. Но он всё равно не отзывался.
– Ну, будем искать, - сурово произнесла Аделаида, – А остальным – сидеть здесь, пока не отыщем. Не хватало ещё одного беглеца.
Внезапно один неимоверно упитанный мальчик, с большим трудом проглотивший вязкую субстанцию, тоненько прокричал:
– Не надо искать, Аделаида Тихоновна, я уже его нашёл. Вон он, Степнов, под столом лежит.
Под дружный хохот маленьких шакалов, Аделаида Тихоновна протиснулась между рядами к тому месту, куда указал жирный мальчик, и лично убедилась в правдивости сказанного: Володька Степнов — щуплый светловолосый парнишка лет девяти, со впалыми глазами и нездоровым цветом юного лица, лежал без сознания под столом, сжимая в кулачке заветные хлебные корки.
– А, это он… – вздохнула воспитательница, – Опять, значит. Ну что же… Хоть так.
Подойдя к запертому раздаточному окошку кухни, она постучала и крикнула:
– Люся, звони в корпус, скажи, что у… как его, там… у Степнова, слышишь? Опять приступ!
Из-за фанерной дверцы донеслось басом:
– Ага.
И перекличка продолжилась с того же места. Где-то через два часа с небольшим, к главному выходу в здание детского дома подкатила санитарная машина. Внутрь вошли врач и медбрат. И почти сразу же вышли. Медбрат, чтоб не возиться с носилками, нёс прямо на руках маленькое, словно кукольное, тельце так и не пришедшего в себя малыша и маленький узелок с его личными вещами.
Окна всех трёх этажей облепили чумазые мордашки. Несколько сотен пар глаз следили, как Степнова увозят с территории детского дома в даль по просёлочной дороге. Опять.
– Ставлю два куска, – сказал кто-то, демонстративно потрясая в воздухе скукоженными корками, – Что он теперь не вернётся.
– Два куска, забились. – Донеслось в ответ.
1.1
Вот так Володя и попал в больницу, уже в третий раз за год. Первые два были ещё весной и длились совсем не долго. Мальчику не впервой было терять сознание, но он сам не понимал, отчего это происходит. И никто не понимал. Первые два раза врачи прописывали ему какие-то таблетки, делали какие-то уколы, и отправляли назад уже через пару дней. Недуг вроде проходил, на некоторое время. Разве что появлялись иногда странные пятна на коже, отчего Володю некоторое время обзывали Леопардом. Теперь же назревало нечто серьёзное и все это сразу почувствовали. Кроме него самого — он не приходил в сознание до самой больницы.