И Светлана Викторовна куда-то пропала. Да что там — сейчас мальчик был бы рад даже Аркадию Карловичу. Лишь бы увидеть хоть одно знакомое лицо.
Но больше всего Володя скучал по своим друзьям. Он боялся, что они уже никогда не придут, ведь потайной ход в их мир остался в другой палате. К тому же, здесь было полно народу, а Принц сказал, что их никто не должен увидеть.
Но если же это всё было лишь сном, то оставалось только уснуть. Но именно этого у Володи никак не выходило. Он не смыкал глаз весь остаток ночи, глядя на немногочисленные ночные огни. В таком застал рассвет и утренний обход пациентов. Ему выдали порцию странной каши и сделали какой-то укол. Есть не хотелось. После укола вся кожа на причинном месте вздулась и саднила. А сон не шёл. Затем санитары выносили утки. Мужчина в углу разговаривал со стеной и хохотал. А сон не шёл.
Володя слушал сказки, пока не села батарейка в плеере. Пытался рисовать, но в голову ничего интересного не шло. Руки не слушались.
Вообще ничего не хотелось. Мальчику казалось, что его все забыли. Или попросту потеряли и не стали искать. Или не могут найти.
Он бы и сам нашёлся, но дверь была заперта. Сквозь проволочную паутину были видны мелькающие в коридоре неясные тени и белые халаты. Никто не задерживался у окошка. Разве что какой-то высокий старик в странном полосатом одеянии на миг застыл у двери, быстро огляделся и проследовал дальше.
Володя не знал, что этим стариком был непосредственный виновник его выселения из прежней палаты.
И в это самое время, пока мальчик старался забыться спасительным сном, Прохор Свиридович уже доковылял до пятого этажа и медленно продирался по узкой тропинке между штабелями из списанной рухляди к кабинету главврача, над которым тускло светила одна-единственная на весь коридор лампочка.
Дверь была заперта, но внутри слышались голоса. Они о чём-то спорили и видимо долго. В меру тактичный Прохор Свиридович присел на банкетку в ожидании конца диспута, чтобы не прерывать прежде времени страданий Аркадия Карловича, которого в этот момент чихвостили двое человек. Ударник труда лишь пожалел, что не прихватил с собой газеты, дабы скрасить ожидание.
Но тут в отдалении послышался неясный шорох. В дальнем конце коридора, за батареей ржавых автоклавов наблюдалось какое-то шевеление.
– Кто здесь? – спросил Прохор Свиридович, – А ну, выходи.
Из-за нестройного леса из погнутых клапанов, трубок и манометров показалось бледное лицо и два больших испуганных глаза. Взметнулась прядь рыжих волос и снова исчезла за тускло поблёскивающим кожухом автоклава.
– Я тебя вижу. Нет смысла прятаться. Ну-ка, хенде хох, – строго но не очень громко приказал Прохор Свиридович и для убедительности вооружился обломком швабры, удачно подвернувшейся под руку, – Выходи-выходи, шпион.
Через мгновение «шпион» уже предстал перед ним. Это была обычная девчонка с рыжими волосами, одетая в простенькое платьице. Но смотрела она уже вовсе не испуганно, а скорее даже с вызовом.
Старик удовлетворённо кивнул и опустил палку.
– Кто такая?
– Марго, – сухо ответила девица, – А ты кто такой?
– Ну допустим, Прохор.
– Очень приятно, – с презрением бросила девица, скрестив руки на груди.
– Что ты тут делаешь?
– Ничего. Гуляю. А вы?
– Жду, когда врач освободится.
– Зачем? – с подозрением спросила она, подойдя поближе.
– Поговорить.
– О чём?
Прохор Свиридович усмехнулся. Девица была явно не робкого десятка. Она просто удовлетворяла типичное детское любопытство, но говорила таким тоном, что старик невольно вспомнил допросы генералов 6 армии, захваченных при битве за Сталинград. Только теперь допрашивал не он, а его.
Вновь заняв удобное положение на банкетке, он ответил:
– Обо всём этом бардаке. Вот, кстати, может быть ты мне расскажешь.
– Может и расскажу, – девочка пожала плечами и небрежно плюхнулась рядом со стариком на банкетку.
– Вас тут хотя бы лечат вообще? – спросил старик.
– Кого как. В основном хоронят.
Старик помрачнел и перевёл взгляд на дверь кабинета. Кому-то сегодня добавят головной боли.
– Ясно… – промолвил Прохор Свиридович, – А из какой ты палаты?
– Мы... – лицо девицы на миг утратило серьёзное выражение лица и стало вновь испуганным, – Из шестой. А вы?