3.2
Весть о скором приезде специалиста из самой Москвы взбудоражила всех обитателей больницы. За несколько дней до этого знаменательного события по всем этажам началась генеральная уборка с ежечасным мытьём полов, заменой температурных листов в палатах и даже выдачей нового постельного белья. Хотели даже выдать больным новые пижамы из кладовой, строго под счёт роспись, но таковых оказалось только три комплекта, изрядно поеденных молью. Зато обнаружилось пять новеньких (85 года выпуска) швабр.
Их немедленно выдали уборщицам первого этажа, а старые – скорым образом были сожжены вместе с берёзовой листвой. В общем, кутерьма стояла настолько знатная, что даже среди больных начались волнения: они ждали прибытия специалиста не меньше, чем врачи и часами просиживали у окон в бдениях, словно это лично к ним, ко всем и каждому, приедет спаситель из первопрестольной. Причём сам Президент, не меньше. Лишь двоих человек никак не коснулись эти треволнения: главу отделения кардиологии — потому что он уже месяц находился в запое – и, собственно, виновника сего торжества, Володю Степнова. В его палате тоже, насколько это было возможно, навели красоту: промыли полы и стены, соскоблили с потолка ошмётки белил и наскоро побелили оконные решётки. Самого мальчика переодели во всё более-менее новое. На прикроватную тумбочку водрузили графин с водой из регистратуры, а подоконник украсили чуть пожелтевшей, но ещё бодрой геранью.
Володя безучастно наблюдал за происходящим. В последнюю неделю ему было всё равно. Он продолжал рисовать время от времени, но и это делал без удовольствия, а просто — от скуки.
И вот, в последних числах октября, из самой Москвы в провинцию прибыл тот самый специалист, чьё имя осталось для большинства загадкой: профессор, широко известный в медицинском мире как автор целого ряда статей в медицинской литературе, и чей авторитет не вызывал сомнений.
Ещё довольно молодой и без лысины, широкоплечий, с массивным волевым подбородком и открытым пронзительным взглядом, он пришёл, одетый в строгий костюм и благоухая дорогим одеколоном. Одним своим видом он внушил уважение всех обитателей больницы ещё у ворот. Кто-то из персонала увидел его в окно и криком возвестил остальных. Перешёптываясь, и обсуждая детали его внешности, зеваки смотрели, как дворник вытягивается перед профессором по струнке, в то время как профессор решительно входит в здание больницы.
Проигнорировав шевеления проснувшегося от дремоты охранника, столичный визитёр пошёл напрямик в кабинет главврача. Там они обменялись дежурными приветствиями, после чего Аркадий Карлович с места в карьер ввёл гостя в курс дела, не преминув рассыпаться в предварительных любезностях и благодарностях в содействии, на что специалист коротко кивал и изредка закатывал глаза, утомлённый пустой болтовнёй. Он явно ценил своё время и не терпел волокиты. Или просто не любил, когда перед ним лебезят.
Они вышли из кабинета и отправились на второй этаж, захватив по пути халат для гостя и свободную медсестру, чтобы делать записи, если потребуется. В таком составе они и предстали перед мальчиком, который в эту самую минуту сидел на хромом табурете и рисовал что-то в своём журнале. Увидев гостей, Володя со вздохом и смирением приготовился к очередной экзекуции.
Под бдительным надзором специалиста, Аркадий Карлович проделал привычные манипуляции над больным, опросил, осмотрел, послушал тоны сердца и хрипы в лёгких, зачем-то заглянул малышу в широко разинутый рот и даже проверил реакцию его зрачков на свет. Не прерывая своих действий, он время от времени бросал преданный взгляд на специалиста и кратко восклицал: «Вот видите?», «Как я и говорил!», «Ну, как вам?». Наконец, он подал специалисту историю болезни, температурный лист и все личные заметки по этому делу, которых набралось уже изрядно.
Не меняя выражения лица и не сводя глаз с ребёнка, специалист кивал на все слова, и, казалось, находился где-то далеко, в глубинах собственных мыслей и умозаключений. Когда осмотр был завершен, специалист подал Аркадию Карловичу небольшой чемоданчик с инструментами для проведения пункции костного мозга.
– Можете начинать, - кратко произнёс он, но увидев, как Аркадий Карлович собирается делать мальчику анестезирующий укол, добавил:
– Да у вас руки дрожат, батенька. Давайте-ка я сам.
Процедура заняла меньше часа. В ожидании начала действия анестезии, профессор достал иглы и перевязочный материл, проверил все инструменты. Аркадий Карлович, посрамлённый своим тремором, но в полной готовности примчаться по первому зову, стоял у дверей. Медсестра со скучающим видом смотрела в окно.