Но такова уже была удача этого дня. Катерина Сергеевна ни одним словом не протестовала. Она только усомнилась, будет ли приезжему удобно в угловой комнате, и выразила удивление по поводу того что у Бакланова появляются приятели, о которых она никогда ничего от него не слыхала.
— Не было случая сказать! — заметил Николай Алексеевич. — А Рачеев не только приятель мой, а и друг… старинный друг!
— Ах, я плохо верю в старинную дружбу, о которой за пять лет ни разу не вспомнили! — промолвила Катерина Сергеевна. — Откуда он и зачем? Он литератор?
— Очень мало. Помню его две-три статьи, ничем, впрочем, не замечательные. Он живет в своей маленькой усадьбе, неподалеку от тетушки Марьи Антйповны.
— Что же у тебя с ним общего?
— Как что? Во-первых, прошлое. Мы вместе были в гимназии и в университете. А потом — убеждения, взгляды… Он ярый народник и притом — на практической почве. Я слышал, что там, в деревне, он деятельно осуществляет свои убеждения.
— Вот как? Первый раз в жизни вижу человека, который не только высказывает, но и осуществляет свои убеждения! — с легкой иронией в голосе заметила Катерина Сергеевна. — Это занимательно… А впрочем, этот Рачеев, наверно, очень скучный человек.
— Наперед ничего не обещаю! — благодушно промолвил Бакланов, пересев на широкий, мягкий диван и наслаждаясь сигарой.
— Разве вот для Лизы он послужит источником откровений: она ведь тоже большая народница в модной шляпке!..
Слова эти были сказаны, однако ж, нисколько не обидным тоном. Катерина Сергеевна нередко подшучивала над Лизой. Они жили дружно и никогда не ссорились. Происходило это, может быть, оттого, что Лиза умела терпеть и уступать. Когда на Катерину Сергеевну находило беспричинное а иногда зависевшее от ничтожной причины нервозное настроение и она начинала с жестоким и мучительным для нее самой наслаждением придираться к мелочам, отыскивая в них новый источник для раздражения, Лиза, очень хорошо заметившая, что протесты в подобных случаях достигают противоположной цели, глядела на все это молча, с полуулыбкой. Катерина Сергеевна ценила это, и обе женщины, столь непохожие друг на друга, уживались мирно. Ценил это и Николай Алексеевич. Когда, три года тому назад, Лиза выразила желание переселиться в Петербург и жить у них, он, разумеется, поспешил написать ей самое горячее приглашение, с прибавкой, что жена будет очень рада. Катерина Сергеевна с своей стороны тоже выразила удовольствие. Она считала, что сестра мужа имеет на это право. Но в глубине души Бакланов таил опасение, как бы это не возмутило покой их тихой семейной жизни. О сестре он почти не имел понятия. Она росла на попечении тетки, в провинции, там и училась. Оставил он ее маленькой девочкой, невзрачной, круглолицей, неловкой, и очень был удивлен, когда, поехав после женитьбы к тетке, увидел взрослую девушку, прилично воспитанную, встретившую его просто и задушевно и с восторгом заговорившую о его произведениях. Она была его поклонницей, разделяла его взгляды, за что тетушка называла ее «дурочкой», а брат смотрел на нее ласково. Однако ж приглашение ехать в Петербург он сделал ей только вскользь, между прочим.
— Охота тебе, сестра, сидеть здесь?! Ехала бы к нам, право! — бросил он как-то в разговоре.
— Зачем? — спросила она.
Но он уже говорил с тетушкой, вопроса ее не слышал и к предмету этому не возвращался.
Прошел год, Лизе стало уже около двадцати лет, и тетушка завела песню о замужестве.
— Ты, положим, недурна собой, ты рыжетка, а мужчины любят рыжеток, особенно золотистых… А все ж таки здесь трудно хорошо выйти. Народу здесь нету подходящего, одни медведи… Ты напиши-ка Николаю, пусть возьмет тебя к себе. В столице женихов много, хоть пруд пруди ими!..
Лиза не собиралась замуж, но ничего не имела против переезда в столицу. Произошел обмен писем, и Лиза уже в Петербурге. Брат встретил ее с сдержанной радостью; до последней минуты он все-таки надеялся, не помешает ли ей что-нибудь, не раздумает ли она. Он дорожил тишиной своего маленького семейного очага, а к сестре относился больше с формальной братской любезностью, чем с любовью. Между тем ему до сих пор редко приходилось слышать, чтобы две молоденькие женщины могли ужиться мирно под одной крышей.