— Я просто не поверила, Солянский, что ты способен на такой поступок. У меня в голове не укладывается, чтобы кто-то из нашей школы… Быть не может! — говорила я себе и то же самое ей повторила. Но когда разобралась, сопоставила факты, да еще узнала от твоего брата, что у вас не только в Прушкове, но и вообще бабушки нет, тогда все мне стало ясно.
Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
— Алло! Да, это я… Что вы говорите? Поймали? На площади Трех Крестов? Невероятно! Знакомый сторожа? Невероятно! Ну, да! Ну, да! Я так и думала. Нет, что вы, что вы… Ну, конечно… До свидания!
Учительница положила трубку, и Марцин краешком глаза видел, как она поникла, словно сразу стала меньше ростом.
В учительской наступило тягостное молчание.
— Ты все слышал. Прости меня, Солянский, я тебя напрасно подозревала, — с трудом выговорила она. — Вора поймали на площади, когда он продавал цветы. Поймали ученики музыкальной школы. Цветы вырастили они сами, поэтому им было особенно обидно. А этого мужчину несколько раз видели около школы — он со сторожем разговаривал. Прости меня. Можешь идти.
Прежде чем войти в класс, Марцин постоял перед дверью, чтобы немного прийти в себя и успокоиться.
Ребята сидели на местах и ждали учительницу. Должен был быть урок истории, но вместо Скочелёвой вдруг ввалился Марцин. Они вылупились на него, будто на выходца с того света, а он им этак спокойненько:
— Меня спрашивали, откуда я взял цветы. Потому что сегодня из музыкальной школы украли точно такие же. Но вора уже поймали. На площади Трех Крестов, где он их продавал.
— Вот здорово, что поймали! — воскликнула Ирена. — А то…
— Все равно ничего бы не было, — сказал Костик. — Справедливость бы восторжествовала. Вчера, когда мы с цветами выходили из электрички, нас видела пани Сменткевич. Мы даже дали ей несколько тюльпанов. И она нам показала, где у них тычинки и пестики.
Историчка была явно не в своей тарелке. Это все заметили. Она сказала, что у нее страшно разболелась голова, наверное, начинается мигрень, и попросила не шуметь.
— Возьмите тетради по истории и письменно ответьте на вопрос: «На какую историческую личность хотелось бы мне быть похожим».
Марцин, как всегда, не стал утруждать себя размышлениями.
«Мне хотелось бы походить на какого-нибудь знаменитого архитектора. Например, на Корацци, который построил Большой театр. Я тоже выстроил бы красивое здание, чтобы наша столица стала еще краше. И еще построил бы высоченный, пятнадцатиэтажный дом с балконами рядом с нашей школой. Поднялся бы на последний этаж, вышел на балкон, подождал, когда Патерек выйдет из школы, и плюнул бы ему на голову».
17
Последняя неделя тянулась так долго, будто ее нарочно растянули. Казалось, что пятница — день окончания учебного года — никогда не настанет. Ребята то и дело подбегали к Пусе и шепотом просили узнать потихоньку отметки. Каждый клялся, что никому не скажет, умоляя сделать для него исключение: нет никаких сил терпеть. И классная руководительница шла в учительскую и, заглянув в журнал, сообщала очередному просителю желанную весть. Делала она это тем охотнее, что в шестом «А» никто не оставался на второй год. Другие учителя поздравляли свою молодую коллегу с успехом.
Родительское собрание, последнее в этом году, несколько раз откладывалось из-за Пусиных экзаменов. Наконец его назначили на вторник. Когда Марцин сообщил об этом, мать за голову схватилась.
— Прямо хоть разорвись! Вас трое, а я одна. Всех надо собрать и о папе позаботиться. Как-никак меня целых два месяца не будет. А тут еще родительское собрание. Просто с ума сойти!
— Мамочка, пани Пусек предупредила: присутствие родителей обязательно. Понимаешь: обязательно! Вдруг скажут что-нибудь интересное?
Собрание оказалось действительно на редкость интересным. Марцин как в воду глядел.
Родителей привалило много. Каждому хотелось самому услышать сакраментальную фразу: «Переведен в следующий класс» — и узнать мнение педагогов о своем чаде.
Предполагалось, что собрание будет коротким. И после сообщения об итогах года многие с облегчением вздохнули. Лица прояснились. Родители оживились, у всех развязались языки.
— Не верится даже, что у Вицека все благополучно, — говорил высокий, широкоплечий мужчина, отец Бирюковского. — Прилежанием он не отличается. Чего нет, того нет… Но я его предупредил: двойку получишь, так дам, что вверх тормашками полетишь и десять раз в воздухе перекувырнешься… Пороть, слава богу, не придется. На уроках болтает небось?