Душ не помог привести мысли в порядок. Одно Денис знал точно: что-то случилось. Понял сразу, едва спросонок разглядел ее имя на экране телефона. Случилось что-то, что заставило Олю позвонить самой. Позвонить ему.
Соскучилась она, как же!
— Дождешься от нее, — нервно ржал Денис, подрезая на дорогах все, что можно подрезать, и прорываясь сквозь дворы, объезжая заведомые пробки.
Это он скучал! Так, что порывался пару раз на выходных сгонять в Харьков, выискивая повод и понимая, что нихрена у него нет причины заявиться к ней на порог. И потому звонил, чаще всего не получая ответов на свои звонки. С тем чтобы теперь она позвонила сама, и он, не выспавшийся и взъерошенный, гнал по столичным улицам к чертовому «Сельпо», под которым его ждет Оля.
— Здесь открыли новый вокзал, а я не знал? — усмехнулся он, разглядывая Надёжкину вместе с ее пожитками.
Ладошки почему-то без перчаток — покрасневшие, наверняка замерзла, как цуцик. Одной сжимает ручку чемодана, небольшого, но увесистого, другой — лямку рюкзака. Взгляд из-под объемной вязаной шапки хмурый и, кажется, растерянный. Чего вот она тут забыла? Зачем потерялась?
— У меня здесь родители живут, — наконец сообщила она после непродолжительного молчания.
— Круто! — кивнул Дэн и осмотрелся, будто никогда раньше здесь не бывал. Родители тут, она в Ирпене… Загадка на двух ножках. И те — тощие, длинные, в узеньких черных джинсах. Смотреть не на что. Он решительно забрал у нее чемодан. — В гостях была?
— Вроде того, — вздохнула Оля и поплелась к его машине. — Ты меня прости, пожалуйста, что я тебя выдернула. Я правда понимаю, что не права. Такси есть, электрички там… автобусы.
— Нашла из чего проблему делать! Я вот жрать хочу — это проблема. Тебя, небось, накормили дома.
Надёжкина негромко хихикнула, взялась за дверцу, открывая, и обернулась к нему:
— Честно? Мне даже чаю не предложили. В качестве компенсации давай заедем куда-нибудь. С меня завтрак.
— Интересные у тебя… — Басаргин запнулся, — гости были. Есть идея получше. Сейчас почти по сложившейся традиции тарим твой холодильник, с остальным потом разбираемся.
— Ты ж голодный. Мне стыдно.
— Тогда с тебя чай. Поехали.
Оля вдруг улыбнулась ему, открыто и по-настоящему, и нырнула в салон.
Понимала ли она в тот момент, что он далеко не по дружбе примчался за ней на Оболонь после смены? Понимала, не дура. В смысле — дура, конечно, но соображения ей хватало — понимать. Это его она когда-то считала «загадочным парнем Денисом Басаргиным» и всерьез пыталась разгадать, что он из себя представляет? Да у него ж все на лице написано!
И она тоже не могла сказать, что не рада его видеть. Пожалуй, единственное, чему действительно обрадовалась за это утро, хоть на мгновение себя отпустив.
Когда он устроился за рулем, Оля повернула к нему голову и спросила, как могла, беззаботно:
— Кстати, как там Жорик?
— То есть знать, как я, тебе неинтересно? — не остался в долгу Басаргин.
— Ну я же не тебе в пах зарядила. В аналогичной ситуации с тобой я была исключительно нежна.
— Премного благодарен, — насколько позволяло место водителя, раскланялся Денис. На короткий миг замолчал и, резко сменив вектор их разговора, спросил: — В Ирпень?
— Извини, — выдохнула Оля вместо ответа.
Всю их недолгую поездку тишина в салоне прерывалась лишь радио, в котором ничего нельзя было разобрать — так тихо оно бормотало. Да дворники шуршали по лобовому стеклу.
Дождь, действительно, пошел. Но вместо снега стал отчаянным осенним ливнем. Басаргин откровенно гнал, удерживая себя на предельной грани нарушения правил. Крепко сжимая руль, он так же крепко утверждался в решении договорить до конца. Сегодня, сейчас. После хреновой смены, невыспавшийся, голодный, мрачно глядящий на дорогу. Караул как заговорили. Только возвращались на базу, сразу надо было ехать снова. Вызовы сыпались один за другим. Погода способствовала дорожно-транспортным происшествиям, февраль — суицидникам, прыгающим с мостов, расхлябанность как национальная черта — несчастным случаям на производстве и в быту. А он сам хочет определенности. Всего лишь. И черт возьми, отказывается думать, что это не нужно Оле! Доехать до Ирпеня, добраться до ее дома, достучаться до нее самой. План минимум.
Хлопоча по кухне, она продолжала играть в молчанку, но давала возможность снова себя рассмотреть. Ничего не изменилось за эти полтора месяца, что они не виделись. Только волосы немного отросли. Челка на глаза падала. Огромный свитер, из которого торчали тоненькие белые запястья, закрывал ее от него. Как в броне, ей-богу. Зато пальцы порхали, шелестя пакетиком от чая, с которым она сражалась.