Она топала, сосредоточенно уставившись под ноги, где подтаявший снег смешался с грязью. На узких плечах — пухлый, как апельсинка, оранжевый рюкзак, контрастирующий с ее одеждой в темных тонах. Только шнурки на ботинках такие же апельсиновые. Без шапки — видимо, ей тоже весной запахло. Тонкие ладошки не были упакованы в перчатки. А она сама странно напоминала это невнятное межсезонье. Такая же потерянная.
Почему-то вспомнилось про пьедесталы. Глупость какая.
А потом Оля оторвала взгляд от асфальта и замерла, как вкопанная. Его увидела. Интересно, хорошо или плохо, когда девушка при виде мужчины, с которым у нее накануне был секс, вот так пугается?
— Что застыла, как памятник? — спросил Денис, подойдя к ней.
Оля нервно оглянулась по сторонам, где мимо них, совсем близко, сновали туда-сюда люди. Если бы можно было затеряться в этих толпах незнакомцев так, чтобы себя не помнить или перестать собой быть, она бы, наверное, охотно согласилась. Только б не стоять тут перед ним. Но никак не выходило. У нее давно уже ничего не выходило. Всего-то и надо — справиться с собой.
Оля осторожно перевела дыхание, надеясь, что это поможет хотя бы немного. А потом снова глянула на Дениса. Как ей казалось, невозмутимо и спокойно.
— Ты за мной следишь, что ли? — выдала она первое, что пришло ей в голову.
— Нет, — полыхнул он. — Но я уверен, что ехать в моей машине ты бы отказалась, а мне очень хочется узнать, какого черта ты мне врешь.
— Чего? — опешила Олька, и теперь ее глаза, не пытаясь найти, за что зацепиться, лишь бы не смотреть, были устремлены прямо на него. Огромные, широко распахнутые, космос, а не глаза.
— Того! Что ты там плела про то, что не любишь, — он сделал еще один шаг, оказавшись совсем близко от нее, и опалил дыханием ее лицо. — Или придумай отмазку получше, или скажи, в конце концов, что со мной не так.
— Ты прямо здесь решил разборку устроить, кто кого любит?
— А ты предпочитаешь дома или на базе?
— То есть метро — сильно лучше, да?
— Да не вопрос! — рявкнул Дэн и, ухватив ее за руку, поволок в здание станции. Оля попробовала упираться, да без толку. Осознавая, насколько бредово выглядит вся их возня в целом — как если бы мурашка вздумала бодаться с жуком-носорогом — чувствовала, что от таких аллегорий у нее из груди начинает вырываться сдавленный и совершенно нелепый смех. Или плач. Или фиг его. Потому позволила втащить себя в тяжелые стеклянные двери и дальше к кассам, где Денис остановился в хвосте обычной утренней очереди.
Оля, в конце концов, вырвала у него ладонь и стащила с плеч рюкзак, чтобы достать кошелек, из которого выкатился на ее ладошку потертый зеленый кругляш.
— Поди, забыл, как выглядят жетоны, — буркнула она, протягивая ему. — А у меня, безлошадной, проездной.
— Значит, сэкономим время, — отозвался Дэн, забирая у нее жетон. — Идем!
— Денис… Ну какого черта, а?
— Это я у тебя пытаюсь узнать.
— Я уже объясняла!
— Хочу услышать правдивую версию. Имею право!
— То есть, мое пьянство — недостаточно убедительная?
— Недостаточно, — зло выдохнул Денис. — И прежде чем выдумать очередную ложь, сразу определяйся куда едем — к тебе или ко мне.
Оля снова хохотнула. На этот раз совсем обреченно. И чувствовала себя загнанной, в конце концов. Ведь все эти дни перед караулом, чем бы она ни занималась — дописывала ли отчет, доделывала ли заказ, четко понимала про себя одну вещь: не уйди он в ту ночь, останься, надави чуть сильнее — и у нее не достало бы сил сопротивляться. И, скорее всего, выходные они провели бы вместе. Прошлые, эти, следующие. Бог его знает, всю ли жизнь, которую он почти что предложил ей.
Черт.
Про Тунис и собаку помнилось как сквозь пелену. Мутно. Но не потому что она была пьяной, нет. Да и не была. Для того, чтобы решиться с ним переспать — без обязательств и без будущего — ничем не рискуя, кроме единственно собственного сердца, она была достаточно трезвой, испытывая при этом незнакомую ей смесь желания и куража.
А вот последующее его объяснение выбило из нее и то, и другое. Вообще все выбило, включая уверенность, что справится.
Тогда она еще не понимала, это потом только, взвесив и обдумав, решила, что сделала правильно. А в ту минуту — просто испугалась. Испугалась незнакомого ей Дениса, совершавшего непонятные ей поступки. Не мог тот лейтенант Басаргин, которого она наблюдала ежедневно и о чьих любовных историях слушала из Машкиных уст все время работы в части, предлагать ей Тунис и «забрать к себе». Она же не котенок, чтобы потом вышвырнуть. И это даже он, убежденный холостяк и бабник, должен был понимать, потому что ни глупым, ни черствым он не был. Это то, что она видела. Это то, что она понимала о нем.