Варька переводила взгляд с одного на другого и помалкивала.
— Только не говори мне, что это то, о чем я подумал, — мрачно сказал Гена.
— Пошли, друг мой Геннадий, я расскажу тебе о том, что не умею читать чужие мысли, — похлопав его по плечу, проговорил Дэн.
— Ты сейчас серьезно?! — рявкнул Колтовой.
— Я вообще сама серьезность, тебе ли не знать, — рассмеялся Басаргин. — Пошли!
Генка кивнул, и они вывалились в коридор. Но едва скрылись из виду вездесущей Вареньки, Колтовой схватил Дэна за локоть и сердито пробурчал:
— Нельзя решать сгоряча!
— Не сгоряча. Сейчас это даже слишком вовремя.
— Из-за таких сморчков не увольняются, Денис Викторович! Там же еще ничего не известно! Обойдется, Дэн!
— Обязательно обойдется! — весело кивнул Басаргин и повернул в сторону курилки. — Ген, давай потом.
Устроившись на подоконнике, вместо сигареты вертел в руках телефон. Поглядывал на часы, отмеряющие время. У него двадцать минут, чтобы распланировать по пунктам дальнейшее.
Разбор у Пирогова.
Собрать вещи.
Передать документы Колтовому.
Документы, приведенные в порядок Олей. В который раз от него сбежавшей. Больше ей бегать не придется. И ради этого тоже стоило уходить. Дать свободу, которой он лишал ее последние месяцы. Дать воздух, который у нее отнял. Она улыбаться уже перестала. Неважно, что придумано, а что нет. Оля больше не улыбается, не смеется, прячется. Она больше не счастлива. Странно, что еще вчера он мог себе позволить на нее злиться. Вчера, позавчера, третьего дня. В момент, когда она снова, в очередной раз его оттолкнула. К чему злиться? Для чего? По здравом размышлении, у них все равно ничего не получилось бы. Может быть, он с самого начала это чувствовал. Еще когда она только появилась у него. Она у него. В части, конечно, но уже тогда — у него. А сейчас он знал о ней слишком много, чтобы питать иллюзии. И значит, все верно, все вовремя.
Многое становится проще, когда находишь вектор движения. Время неумолимо наматывало клубок минут, приближая окончание смены. Приближая миг, когда отсечется все, что было «до», и можно будет сделать выдох, чтобы начать думать о том, что будет «после».
Следующим утром Басаргин стоял на крыльце КПП части, теперь уже бывшей, но все еще родной — это сюда он пришел работать после универа, это здесь он всему научился, это тут ему была знакома каждая щель. Куртка нараспашку, отросшая щетина, в руках — спортивная сумка с вещами, которыми, оказывается, оброс за столько-то лет! И щурился на солнце — неожиданном, ярком, по-летнему жарком.
Внизу, у ступенек, торчали мужики из бригады — тоже самые родные. Жорик, Гена, Юрка и Лёха. Они лет триста вместе работали. Юрка курил, остальные пинали воздух.
— Что стоим, кого ждем? — спустился к ним Дэн. — Юрка, тебя жена пришибет, если ты через полчаса домой не заявишься.
— Я ее предупредил, что не приду, — хмуро ответил водила и, щурясь, вжал голову в плечи. — Она разрешила.
Его слова в кои-то веки не сопровождались привычным гоготом и дурацкими шуточками. Ребята сосредоточенно промолчали на такой замечательный повод для подкола.
— К тебе едем или еще куда? — подал голос Гена.
— Ну поехали ко мне, — почесав затылок, отозвался Денис. — Но с условием. Воспитывать не будете.
— Да че тебя воспитывать? — вздохнул Грищенко. — Толку уже воспитывать… За пивом заедем?
— За водкой, — уточнил Жора.
— Жора, тебе два литра лимонада! — искренне заржал Басаргин. — Тебе водку даже нюхать запрещено.
— Сегодня можно, все равно спать.
— У меня диван один!
— Мы есть, довезем, — хмыкнул Лёха.
— Поехали уже… через магазин.
И они поехали. Кое-как пятеро здоровых пожарных лбов втиснулись в Басаргинский Тигуан, и тот даже не треснул по швам. Юра свою тарантайку оставил на парковке у части со словами: «Отосплюсь — заберу». Купили водки отечественного производителя, что-то пожевать на закуску, а когда с пакетами вваливались в Дэнову кухню, вряд ли кто из них сознавал до конца, что не будет больше посиделок и совместных выездов на природу таким вот составом. Они и в рабочее-то время нечасто этак выбирались, занятые каждый своим, а уж у кого семьи — подавно.
Но Басаргинская кухня именно в это утро наполнилась шумом их голосов. Громких, грубоватых, возмущенных. Они его не воспитывали, как и обещали. Но подробный разбор инцидента все же устроили. Не такой, какой закатил бы Пирогов, оставайся ему смысл продолжать третировать начальника отделения. Нет, в этот караул все прошло спокойно, без мерзких придирок и унижений, напоследок полкан душу отводить не стал. Зато сейчас Гена, намазывая масло на горбушку, ворчливо заметил: