Не Горюй, Герой !
СТАНИСЛАВ МАЛОЗЁМОВ
НЕ ГОРЮЙ, ГЕРОЙ
Рассказ
- Вернись, Петелин! Давай быстро обратно! Я тебя отпускал? Пошел он! Гляньте на этого наглеца! - на всю площадь перед совхозной конторой орал из окна директор Буров Андрей Данилыч. - Сперва стань директором, как я. Это чтоб мог без спроса от вас, придурков, убегать, когда захочешь. А я пока тебя не уговорю - не отпущу. Вертайся в кабинет, шалапут.
Передовик, герой труда социалистического и попутно шофёр грузовика Владимир Петелин остановился, сел на корточки у края площади, закурил и так сидел десять минут. Спиной сидел к начальству. Никто бы не посмел. А Петелин мог себе и это разрешить.
Докурил, вкрутил окурок в мягкую после жуткого июльского ливня землю, поднялся, роняя в пространство тихие беззлобные матерки, и со скучным лицом пошел к директору Бурову.
- Вова, мать твою перетак! - нежно сказал ему директор, когда Петелин вразвалку сел на диван. - Ну, задрючили тебя эти корреспонденты. Понимаю.
Пишут бестолковщину, но ведь какую хорошую! Через тебя наш совхоз вся страна знает. Не через меня, блин ты горелый, а конкретно твоя персона на весь Союз славит нас и дозволяет светиться названием совхоза с указанием родимой области Зарайской даже на ВДНХ, не говоря обо всяких знамёнах, орденов совхозных и целого щита с карточками и здравицами прямо возле дверей обкомовских. Лёнька Прибылов на комбайне чешет всех областных коллег против шерсти, да ты - на грузовике. К кому корреспондентам ездить? К Махонину, которого из силосной ямы втроём пьянющего в зюзю вынимали вчера? К вам, горелый блин! И ты мне тут капризы свои подвинь вбок. Денег ты за год раза в два больше меня получаешь. А я-то, блин горелый, директор как-никак, мать твою! Так я в отместку хоть раз тебя обидел? Всё тебе, Вовчик! Всё лучшее герою труда по первому твоему писку. Так шо вот так!
- Да ладно тебе, Данилыч, - Петелин смутился лицом и руку директору уложил на плечо. - Ну, сгоряча я матерился на корреспондентов. Нехай едет и следующий. Надо, так надо. Мне-то от ихних писулек ни печали, ни радости. Привык, видать. А совхозу и области - да. Жирная красная птичка-галочка. Не подумал. Извиняй уж, начальник! Пущай допрашивает и фотографирует, хрен бы с ним. Когда приедет?
- Послезавтра, - улыбчиво отошел от хорошо сыгранной суровости Буров, директор. - Ты как раз из Лёнькиного бункера зерно будешь забирать, а я его к тебе кину на УАЗике. Всё. Топай. Молодец. Начальству не перечишь. А потому далеко пойдёшь.
- Куда ещё дальше-то? - шлёпнул себя по пузу Петелин, выходя в большую приёмную. - Только если кто на три буквы пошлёт. Это да, далековато! Но меня - вряд ли. Я сегодня вечерком к брательнику поеду в Воробьёвку. У его дочки день рождения. Купил ей качели в городе. Собираешь две стойки треугольных, а поверху в скобы ставишь кругляк. Пятёрка в сечении. На нём четыре кольца, два тросика и сиденье с дверцами. Во как! У меня в детстве такой штуковины не было. К ветке берёзовой две верёвки вяжешь, а внизу плашка для задницы. Две дырки по краям продолбил, верёвку под дыркой узлом скрутил толстым и хоть укачайся до полусмерти. Так что, поздно приеду. Не ищи.
…Был первый час ночи. Звёзды вместе с луной отбывали свой срок наказания за избыточную яркость в заключении мрачных непроницаемых туч. Дождик плотный как сырая марля и рассеянный крохотными капельками по всему, похоже, району, был явно грибным. Рождающиеся по- над дорогой упругие шампиньоны, казалось, не выдержат и выскочат под душ благодатный и в тёплую июльскую слякоть.
Володя Петелин уже час месил щедро смоченный суглинок раздолбанной за уборочную просёлочной дороги. Часа через полтора ходу по ней, очень скользкой и вязкой, должна была дорога эта скончаться от силы крепко и зло затоптавшего её Владимира Петелина прямо возле первых совхозных огородов. ЗиЛа своего бросил Петелин без угрызений совести за пятнадцать километров от деревни. Не по-мужски подвёл его брат ЗиЛ. Просто по дурному. Нет, чтобы сломаться и передохнуть пока хозяин гайки крутит. Так он взял и выпил весь бензин до последней капли. А Петелин в поле-то всегда пару канистр запасных брал, но сгонять к брату за двадцать пять километров ему и в голову не пришло с доливом топлива. Наверное, стрелку на датчике бензина заклинило от тряски. Она показывала, что бензина в баке плещется ещё литров двадцать. Перебирая в уме матерей всех близких и дальних родственников, а также кляня несуществующего для советских граждан Господа бога и всех, каких помнил, святых, шофёр Петелин, мокрый как сама вода, в третьем часу ночи пнул раскисшим полуботинком калитку ворот дома своего. Во дворе он разделся до трусов, кинул на завалинку достирываться штаны с рубашкой, снял возле баньки носки и тяжелые как гантели, но не порванные на ухабах полуботинки зарайской фабрики и, чтобы не будить своих, лёг на полок верхний, бросил два веника под голову, пристроился и мгновенно удалился из окружающей его сырой действительности. Спать он за пятнадцать лет шоферской работы научился основательно и с полным возвратом потраченных днём сил. Никаких там случайных подъёмов в сортир и ненужных вообще сновидений. Потому он перед каждым тяжелым рабочим днём просыпался добрым молодцем. Со здоровым румянцем на щеках и всегда готовым с высокой стайерской стойки рвануть на длинную трудовую дистанцию.