И не потому, что ты замёрз и устал зимовать. Тебе нужна она, чтобы скорее с разбега нырнуть в работу, которой нет с декабря по апрель и ты дуреешь без неё. Опускаешься до почётного звания чернорабочего, сгребая три раза в день со двора к забору снег, становишься злым на телевизионных дикторов и вредным вообще. На детей рявкаешь, жену перестаёшь по спине ласково гладить. Даже бреешься раз в неделю. И то потому лишь, что со щетины требуется постоянно смывать, крошки хлеба, засохшее коростой молоко и мелкие косточки от осточертевшей за зиму селёдки. Скорее бы март, солнце греющее, а там ручьи быстренько и до апреля дожурчат-добегут. А в апреле - посевная! Наконец! И ты рад ей не как патриот Родины, мечтающей во сне и наяву подарить ей все силы свои до последнего вздоха. Ты просто шибко страдаешь. Мучительно проживаешь зимние месяцы без поля, трактора своего родимого, влюблённого в весеннюю грязь на меже, без сеялок, плугов и борон.
Без шофёрской баранки, рвущейся из рук на мокрых рытвинах и ухабах полевых, достающихся после плуга сеялкам и хрупким машинам с семенами.
Петелин прожил зиму тяжко. Вроде и не пил как большинство. Не торчал ночами с дружками, балуясь однообразно мелкими выигрышами в «очко» или «буру», не спал, как многие, днями и ночами, чтобы не понимать ничего и не чуять холодного шороха медленно ползущего январского времени. Он и газеты читал, и баню зимой снес глиняную, а бревенчатую поставил сам, без помощников. Забор новый сгородил из жердей, с лета припасённых. В Зарайск пару раз в неделю ездил к разным родственникам. Своим да и Веркиным. В другое время года никак не получалось.
Вроде нормально жил Петелин, не засыхал. Но весны ждал как усталый заключённый ждёт неожиданного пересмотра дела его и помилования. Работать хотел. Не побеждать всех подряд, далёких и близких, не денег огрести побольше да медаль получить за подвиги на полях. Просто хотел вкалывать. Для радости душевной, лёгкого дыхания на степном ветру, который несёт в открытые для ветра окна ЗиЛа ласкающие сердце запахи свежих трав.
А он, апрель долгожданный, пришел как всё хорошее, поздно. По календарю вовремя, а по сути припозднился на пару недель. И только тогда собрали директор да главный агроном всех работяг в ленинскую большую комнату на первом этаже конторы и разъяснили задачу нынешней посевной. Отсеяться и рапортовать о выполнении задачи наверх до двенадцатого мая. Ну, ровно через месяц. Мужики стали громко переговариваться, чесали затылки под шапками, женщины, которые трясутся на боронах и сеялках, стали размахивать платочками над собой. Слова просили.
- Мы, Данилыч, - крикнула Людка Прибылова, шумная, шальная баба и любимая супруга Лёньки, лучшего комбайнера. - Сам знаешь, всё чётко сгондобили к посеву, как изобильный стол к празднику. И бороны, и культиваторы, трактора, плуги да сеялки, всё - на мази. Но, блин. Сеялка - не самолёт. С него зерно кидать - вырастет гулькин хрен. Зато посевную за день можно замастырить. Ну, за два. Так сеялки с тракторами не летают, блин! А дождь если? А три дождя в неделю как шестьдесят пятом? Кто такой срок нам назначил? Может он прикажет бабам нашим и рожать через месяц? А чё?! Для Родины - смогём, а, девки?
Дикий хохот потряс зал, скромно названный ленинской комнатой. Вождь, говорят, не любил выпендриваться. Даже кепку носил простую, в руках её мял на трибунах, а потом не гладил и надевал на лысину. Очень простым, говорят, был этот человек великий. Смеялись все. Мужики громче. А кто-то со средних рядов крикнул, добавляя к дикому хохоту неистовость буйную.
- Наше дело, мужицкое, простое! Мы всегда женам подмогнём. Пусть они хоть через день рожают! Но тогда Ты, Данилыч, переписывай сразу совхоз на город! Со всеми его причиндалами. Народу-то станет - ого-го! Прокормишь
на деревенский паёк ораву такую?
- Короче, я правильно понял.- Заключил главный агроном. - Коллектив за выполнение задачи в рекордный срок! Тогда завтра на стол директору каждый несёт листок с личными обязательствами и идёт на место проверять готовность инструментария и техники. В шесть утра послезавтрашнего - побригадно все рассасываются по своим клеткам, а шофера стоят под загрузку на зерноскладе. Есть вопросы?
- Может, парад техники проведём перед конторой? На рассвете. Мы проедем, а начальство руками нам помашет и воздушными поцелуями всех покроет. А? - прокричал шофер Толя Маринич.
- Вот, я понимаю - настрой! - тоже криком ответил директор Буров. - С таким настроем мы, гадство, всех соседей к своим ногам уложим. Будут рыдать и умолять научить их вкалывать так же ударно. По-коммунистически! Вперёд, товарищи! Часы пробили минуту разбега. Разошлись по местам!