За перелеском, притулившимся кОлком молодых берёз с осинами к околице, дорога шла на поля. Накатали её за многие годы трактора, комбайны и бензовозы с грузовиками, да так плотно умяли землю, что пыли позади машин не было совсем. Как шоссе была полевая тропа для техники. Вбок от неё через каждые два километра уходила дорожка узкая, не тронувшая невысокие густые стебли с колосьями. И сколько их было, тонких этих дорог, режущих на огромные квадраты пшеничные, ржаные и овсяные поля - только агроном сосчитал. А потому знал их количество он один. Карта полей у него имелась скрупулёзно промеренная, и вдвоём с директором видели они совхозное колосистое богатство как с самолёта. Ровные клетки, прямые дороги на плоской, как лист фанеры, степи. Семь тысяч гектаров. Много. Не каждому хозяйству повезло отхватить такой кусок природы и засеять живым, дрожащим под низким ветром золотом семян, рождающих ещё больше золота, замурованного в оправы колосьев.
Третьего сентября директор Буров с половины шестого поставил свою «волгу» на траву перед поворотом на центральную дорогу, столбом торчал на самом его краю и провожал работяг на главное дело всего года - на жатву. Он всем махал рукой с зажатой в кулаке фетровой кепкой и этим смахивал на вождя пролетариата Владимира Ильича. Хотя сам он об этом вряд ли догадывался. Из окон всех машин и с мостиков комбайнов ему кричали многообещающее «ура!». А Петелин кричать не стал, поставил ЗиЛа позади белой «лайбы» шефа и подошел к нему, благодаря шуму всеобщему, незаметно. Тронул за рукав.
- Данилыч, слышь! Ты по рации крикни агроному, чтобы под новый комбайн Прибылова шёл тот же, скажем, Генка Токарев. С которым мы машинами поменялись.
- С какого вдруг? С Прибыловым всю жизнь ты в паре. Он напрямую косит и ты из его бункера берёшь тоннаж, - Буров повернулся, кепку надел мятую. - Это - то ты с какой дури выдумал. Вы же вдвоём как две стрелки на часах. Без минутной не допрёшь сколько до следующего часа осталось. Вы ж как два штыря на вилке от телевизора. Одного не будет - телевизор не кажет ни хрена без контакта с электричеством. Хоть тут не дуркуй мне, ладно? Я и так тебе во как уступил! Рискую теперь с первого места в области соскочить из-за придури твоей.
- Я под Немчинова Петра пойду, - Петелин наклонился к уху директора и произнёс слова эти как приговор без права обжалования.м- Он на шестнадцатой клетке. Тоже не на свал косит. Напрямую. Вот у него буду забирать зерно, понял?
Повернулся и пошел к машине.
- Ну, вот чего ты, мля, кобенишься!? - Буров прямо-таки захрипел. Так уж он расстроился. - И машину ему дай похуже, и под комбайнера его поставь средненького! Что, завалить решил нас всех? Тошнит и рвёт тебя от наших государственных обязательств перед Родиной?!
- Ты ещё флаг с серпом и молотом в левую руку возьми. - огрызнулся Владимир Иванович. - Родина! После уборки в обкоме пафос нагоняй. Там его любят. А я первое место возьму. И Прибылов среди комбайнеров. Вот тебе и повод приплывёт в обкоме сыпать пафосом. Родина, блин! Вкалываем по полной, не дёргайся. Я выиграю! Врубай рацию и меняй нас местами. Это последнее моё тебе слово.
Он рванул с места так, что трава под колёсами почти задымила. Проводил его Буров взглядом, выматерился громко да многоэтажно и достал рацию.
Уборочная не имеет срока. Приблизительно намечают период, конечно. Полтора, допустим, месяца. А бывают годы, когда снег дней на пять ляжет и лежит до оттепели. Ни косить, ни возить. После него колос прямо уже не встанет. Но если жатку отрегулировать филигранно, то и полёгшие стебли подобрать можно. Время, конечно, впустую уходит, пока снег. А дожди мелкие осенние! Так уложат стебли хлебные, что приходится к тракторам «Беларусь» цеплять по три бороны в линейку и гонять по всем полям сразу. Бороны лежачие колосья причёсывают «против шерсти» и помогают им головы с зерном держать повыше от сырой земли. А следом комбайн идет, поднимает стебли на шнек - и в обмолот. Да в бункер. Так не шибко редко-то и бывает. Но урожай, хоть тресни, забрать с полей надо весь. Даже колоски, от жатки отскочившие, уже почти в середине ноября бабы совхозные и школьники с учителями собирают в мешки. Потом их на ток забирают, сушат, да к общему урожаю присоединяют. Вот потому точного срока не имеет жатва.
Неделю Петелин отработал так мощно, что мужики с комбайнов и машин по рациям между собой порешили, что Володя свихнулся-таки. Доказать-то, может, и докажет, что он лучше всех, но потом сляжет без сил или в город, в психушку загремит. А то и помрёт от перенапряга. Были случаи в других хозяйствах. Петелин слышал все их переговоры и они только тихой злости прибавляли. Не к мужикам. К себе. Генкина машина позволила ему целую неделю работать под двумя комбайнами. Он не ждал, когда Немчинов намолотит следующий бункер и летел туда, где под комбайном ещё машины не было, не вернулась с разгрузки, а флажок над бункером комбайнер уже воткнул. Полный, значит. Ну, Петелин к нему. Набирал зерно и снова к Петру Немчинову. Он уже успевал наполнить свой снова. Еле-еле они вдвоём плотно полог натягивали и крюками за борта цепляли.