— Ну что ты, майн херц, в каждом народе и добрые люди есть, и негодяи водятся.
— Скажи еще, как думаешь, царь против нашей торговли настроен? Что Строганов говорит?
— Ты про ганзейцев? Думаю, вам особой беды ждать не следует. Литовцев и поляков Иоанн ненавидит, от них, прежде всего, подвоха опасается. А без купечества заморского нельзя. Кто ж царю сукна, кружева да и вина доставит?
— О, ты кстати сказал, — и Дитер вытащил из-за алтаря темную бутыль, — держи! Тебе. Лучшее, рейнское.
— Спасибо, херц. Пора нам. Встретимся скоро. За книгу не волнуйся, самый надежный переписчик займется.
Мария давно не была в библиотеке собора, боялась, что архиепископ забыл ее, встретит неприветливо, или недосуг ему будет. Свешнев, понимая, что вряд ли дочери пригодится в жизни хитрая латинская грамота, все же не желал отказывать ей в исполнении безвредной прихоти. Пусть, коли хочет. Сам привел ее снова к Пимену. Тот удивился: одно дело — жития святых и нравоучительные повествования, совсем другое — наука, нелегкая и чуждая девичьему разумению. Но возражать не стал — симпатична ему была скромная купеческая дочь, и потом, кто знает, может, Господь ее избрал для откровения особого — неспроста тяга Марии к библиотеке. Святых среди женщин тоже было немало.
— Ну что ж, дитя мое, — сказал Пимен, — не стану препятствовать. Но только будь бережна, хотя помню — и раньше аккуратно читала... Вот, — он сдул невидимую пыль с обтянутой кожей книги, протянул ее Маше, — слышала ли что о Дмитрии Герасимове?
— Слышала. Он наш, новгородский, и в Рим езживал.
— Умница. Не в одной Италии, в разных землях с посольством бывал. Латынь превосходно знал, в ливонской школе учился. А это — латинская грамматика Доната, переложенная Герасимовым на русский. Великой учености муж был. А начинал с чего? С изучения боговдохновенных книг.
Маша засела за латынь, шепотом, чтобы не потревожить мудрой библиотечной тишины, произносила нарядные чудные слова. И каждое из них добрым зерном падало в плодородную почву, интерес переплавлялся в страсть к новым знаниям.
Какие разные дети выросли в семье Свешневых! Матвей подсунул сыну "Александрию", надеясь, что вялый ум Василия расшевелят рассказы о путешествиях императора по дивным странам, о войнах Александра с персом Дарием и индийцем Пором. Но пухлый том ужаснул будущего купца. Что делать? Матвей сердится редко, но основательно. Мог и всыпать нерадивому сыночку по первое число. И Василий, скрепя сердце, обратился к сестричке. Хватило, однако, ума извлечь двойную выгоду.
— Машка, мне батюшка истории почитать дал. А некогда. Хочешь?
— Хочу! — вскочила она и уже руки протянула: — Ну, давай же! Ан-нет! Он увидел в глазах сестры алчный блеск и — как бы не продешевить? — добавил: — Ишь, скорая какая! Перепиши мне счета сначала в амбарную книгу.
— Хорошо, хорошо, сейчас, — и сразу взялась за дело.
Чтобы потом отдохнуть — погрузиться в бурные воды древней истории, проследить за уловками Македонца, под видом собственного посла явившегося перед очами великого перса. Не храбростью, так хитростью, но всегда добивался желаемого Александр. А вот, что особенно сближало Марию с давно почившим императором: тому с детства были предсказана ранняя смерть. Так сидел ли он сиднем, ожидая ее прихода? Отнюдь, нет. Вместо того, чтобы смириться перед судьбой и предаться отчаянию, он рискует головой, будто ему терять нечего. Он воюет, побеждает, живет ярче остальных соплеменников. Ну, пусть даже победы не смогли изменить судьбу, и Иеремия предупредил Александра о скорой кончине, не замедлившей настичь его... Пусть! Но жизни такой, конечно же, завидовала тьма людей, и многие были бы рады поменяться с ним местами.
Задумчиво, погруженная в свои мысли, Маша отдавала книгу Василию.
— Ну как, понравилась?
— Да.
Он ожидал многословия, а из сестренки, как назло, ни слова было не вытянуть. Пришлось попросить: "Расскажи. Пожалуйста..." Маша понемногу оживилась, пересказывая, заново переживала приключения героя. Раз-другой ей не хватило в историях логических развязок и она, ничтоже сумняшеся, кое-что допридумывала. Знала б, чем обернется для Василия ее отсебятина, смолчала б. Поскольку Матвей, решивший во что бы то ни стало научить отпрыска любви к книгам, стал спрашивать его про Македонца: а что?.. а как?.. При этом выявилась лень Васьки-прохвоста. Матвей метал громы и молнии, велел посадить лодыря на хлеб и воду. А Машку, в дурном умысле неповинную, простил, но задал ей каверзный вопрос, который при нем обсуждался Пименом с иереем Ильей:
— Прочла, говоришь, "Александрию"? Ну-ну. А скажи-ка, как думаешь, куда его душа попала, в ад али в рай, нехристем ведь был царь Александр.