— Нет! — завопил Мирон, свыкшийся с мыслью об алмазах. — Быть того не может!
Потом задумался, притих и исчез из поля зрения на целую неделю.
Объявился у Свешневых, когда Маша с отцом рядком да ладком сидели за работой. Матвей что-то подсчитывал. Маша обводила свежими чернилами местами стершиеся буквы "Дорожника", подправляла нарушившиеся на сгибах листов обозначения водных и сухопутных дорог, по которым двигались обычно посольские или торговые караваны.
Мирон прямо с порога попытался ухватить быка за рога:
— Продай, Матвей, книгу индийскую!
— Ты б сначала поздоровался да перекрестился!
— Ах, да, конечно, — спохватился тот. — Извиняй... Я с деньгами пришел, десять рублей даю!
— Сказал же, — поморщился Матвей, — непродажная она.
— Не бывает такого! Давай по-хорошему.
— А ты и по-плохому можешь?
— Пошутил. Мало — десять? Плачу — пятнадцать.
— Нет.
— Не "нет", а давай поторгуемся!
— Отстань. Договорились ведь в прошлый раз — чепуха все эти придумки твои. Про клад. Или что еще выведал?..
— Может...
— Ну, выкладывай.
— А дай честное купеческое, что, если не продашь, то хоть в долю возьмешь?
— Не собираюсь на пустое дело время и деньги тратить.
— Узнаешь — соберешься. Дай слово!..
— Не стану. Хочешь — так говори. Или прощай...
Мирон надулся, посопел, направился к двери, потоптался, вернулся на лавку. Маша с первых его фраз насторожилась и теперь сидела, затаив дыхание — боялась, что выпроводит ее отец в светелку.
— Придется поведать. Но ты уж... по-честному! Обговорил я наше дело со знающими верными людьми. И получается так: есть в Индии места, где земля каждый год алмазы рожает, как у нас рожь, запросто.
— Прямо на колосьях алмазы растут? — ухмыльнулся Матвей.
— Зря ты!.. Не считай дурачком. В земле они. Дважды в год копают яму в заповедном месте, просеивают землю и камни выбирают.
— А если раз в год, чтоб побольше подросли? А если еще подождать? Тогда...
Мирон потер лоб:
— Святый Боже, и вправду!.. — сокрушенно вздохнул: — Не знаю, не пришло в голову спросить. А уже уехали люди те, — затем просветлел: — А... и пусть. Мы сначала выкопаем какие есть, а после подольше подождем.
— За других не решай.
— Не решаю я. И к твоей выгоде стремлюсь.
— Ишь, какой заботливый. Не верю. Но, коли вожжа под хвост попала, дам тебе книгу. Хоть сейчас. Сиди тут, карту перерисовывай. Вот чернила возьми у Марьи. И бумагу подарю.
— Сам говорил — размеры неясны. Надо текст.
— И его копируй.
— Не горазд я. Переписчик и то напутать может. Тогда насмарку... А ведь не в соседнюю деревню собираюсь!
— Неужто на полном серьезе? Брось. Тот индиец не про деньги, а про счастье говорил.
— И я про него. Индийцы по алмазам, будто по гальке прибрежной, ходят... Не ценят! Были б деньги, я б терем повыше твоего возвел, и жену бы взял из княжеского роду... — он аж задохнулся, представив бездну возможностей.
— Ты бы в "Торговую книгу" почаще заглядывал. Знания поперед удачи бегут. Читай: " ... жемчуг следи, чтобы водою был чист, а желтого не купи... сукна смотри, чтобы полос не было и гниль выщупывай..."
— Известное все, — замахал руками Мирон.
— Может, и известное, а на деле не применяешь, мимо ума пролетает, потому и богатства не скопишь.
— Не твое дело! — насупился Мирон.
— А чего пожаловал тогда?
— Убедить пытаюсь. Давай по-новой: двадцать даю. Это ж почти четыре пуда сахару... или четыре камня-сердолика...
— Считать и сам умею. Ну, допустим. А как до Индии доберешься?
— Уж положись на меня. Придумаю. Они-то до нас добираются!
— Ну-ну, думай. — неопределенно произнес Матвей.
Тройнин, будто окрыленный обещанием, ринулся за дверь.
— Я слова не давал никакого, — крикнул ему вслед хозяин, но тот не захотел услышать.
— Вот чудак. Теперь не отстанет.
Свешнев раздраженно зашагал по горнице. Сел, пытаясь снова сосредоточиться на счете. Не получалось. Отодвинул записи в сторону. Маша опасливо посмотрела на отца, но, решившись, попросила:
— Батюшка, расскажи про Индию. А что за книга?..
— Покажу. Ничего там нет особого. И слушать Мирона нечего. Дурь в башку втемяшилась. Рассказывать же почти нечего. Цены на товары ихние знаю. А как живут — не ведаю. И не всяким сказкам про Индию верить следует.
— Ну хоть что-нибудь...
— Может, про птицу Феникс?!
— Батюшка... — едва выдохнула Маша, глядя на отца влюбленными глазами, и села у ног его на скамеечку.
— В Индии много чудес. Дивная птица — одно из них. Птица вечная и прекрасная, прозываемая Фениксом. Пятьсот лет она живет в Индии, радуя видом своим людей, а потом приходит срок и летит она в леса Ливана, погружает крылья в благовонный ладан. Настает месяц Паремот и влечет ее к Гелиополису. А там жрец поджидает. Идет в кумирню. Ну, будто иерей в собор. И укладывает на алтарь хворост из кипариса и душистого сандала. Влетает Феникс в кумирню и вспыхивает ярким пламенем, падая на хворост. Горит очищающий огонь, сгорает все дотла... Ан-нет — возвращается жрец в кумирню, разгребает пепел и находит там червя. Очищает и оберегает его. На второй день прорезаются крылья у червя, и становится он будто детенышем птицы, на третий — прощается Феникс со жрецом и летит обратно в Индию. Наверное, Бог сотворил эту птицу, чтоб люди яснее видели бренность свою, чтоб не суетились, жили спокойно и праведно, чтоб достойно последний день встретили... — он еще хотел, сказать, что Феникс на земле очищение проходит, огнем, для дальнейшей жизни, а людям, может, лучше — потому что небесные врата откроются, главное — по совести жить, Бога не прогневить, но Маша прервала его: