— Ограбили! Негодяи! Да знаете ль, кто я?
— Успокойтесь, милостивый государь, — слегка струхнул пристав, — скажите, что случилось? Коли в наших силах — поможем. И накажем провинившегося по заслугам.
— Опричника грабить? Вестимо ли?! Меня обидеть, — все равно, что царя оскорбить! Всех по тюрьмам сгною!
— Смилостивьтесь, уважаемый! Гришка, подай господину меду! Малиновый, отведайте. Или на травках настоянный дать?
— Не до медов!
Чуть не за шиворот схватил Таубе пристава и поволок на рынок. По дороге сообщил о воре, скрывшемся под именем честного купца. Перстень, мол, золотой украл.
— Когда, где?
— Ночью. Из-под подушки. Прислужника своего подослал. На руке моей увидел, польстился.
— Как зовут купца?
— Свешнев Матвей.
Пристав будто вкопанный остановился, назад шагнул
— Быть такого не может! Как себе ему верю.
— Значит сам преступник. Вперед! Не поспешишь — доложу царю!
— Чем докажете про перстень?
— Затем тебя веду. Чтоб увидел и подтвердил. Верный человек сказал: предлагал ему этот купец перстень драгоценный за большие деньги. Человек отказался, подвох почуя, но заметил, куда Свешнев кольцо припрятал, и ко мне поскакал.
Они уже подошли к лавке. Матвея аж передернуло, когда увидел растрепанного Таубе, проклинающего его и всех новгородцев-мошенников заодно. Но в чем дело — никак не мог понять. А Таубе сразу руку к подсвечнику протянул, отшвырнул его, тот свалился на медный таз и к крикам прибавил грохот.
— Вот! — торжеству и злорадству Таубе, казалось, не было предела. Он схватил комочек в сером лоскуте, развернул, и перед глазами изумленных свидетелей засиял дорогой перстень. В том, что хозяин его — Таубе, сомнений не было, как влитой занял он свое место на указательном пальце.
Тут уж даже с вечно дремлющего Василия остатки сна слетели.
Такая беда. Люди вокруг столпились. Кто с интересом, но большинство с сочувствием смотрели на Свешнева. Ждали развязки.
— Не может быть, — обескуражено проговорил Матвей. — Как в последний раз били часы на Ефимьевской башне, я сам подсвечник сюда поставил, виднее чтоб, красивый больно. На пустое место.
— Дух святой перстень запрятал? — ернически хохотнул Таубе. — Нет ты, ворюга!
— А вдруг подкинул кто? — несмело подали голос из толпы.
— Да вроде не отходил я... Василий кто возле был еще?
Глаза младшего Свешнева будто оживать начали. Он, припоминая, переводил взгляд с одного лица на другое. Петрушка, затесавшийся в толпу, чтобы сполна насладиться купеческим унижением, отступил назад, желая спрятаться за чью-то спину. Но поздно. Взор Василия коснулся недавнего посетителя.
— Он! Этот вот подходил. Ковчежец спрашивал, а покупать не стал.
Тут же Петьку Волынского схватили крепкие руки.
— За что? Я ничего!.. — стал отбиваться он.
— А посмотрим!
— В губную избу его!
Один из державших Петьку ткнул его в бок для острастки и ушиб кулак обо что-то твердое. Сунул руку в Петрушкин карман и извлек на свет чернильницу.
— Ишь, грамотный шибко, что ль? С чернильницей ходит!
Матвей, приказчик и Васька в один голос воскликнули:
— Это ж наша!...
И пока никто не опомнился, Матвей, чтобы закрепить свое преимущество, крикнул:
— Там на донышке посередке ямка полукружьем!
— Точно, — сказал, оглядев улику, пристав. — А теперь лучше сразу признавайся: ты перстень подметнул в свешневскую лавку?
— Зачем мне? Подумайте сами. Украл бы, так и продал бы... И не дурак, не в Новгороде бы... Чернилку стянул, каюсь, бес попутал. Счас заплачу. С лихвой. А к перстню непричастен.
— Легко отделаться хочешь! — сказал пристав. Не пройдет! Заплатить-то заплатишь, а окромя выпорот будешь, прилюдно, чтобы бесовскому наваждению крепче стоял. Теперь... что с перстнем? Ваша милость, — обернулся он к Таубе, — тут не все ясно. Но, думаю, Матвей Свешнев ни при чем. Хотите ли, чтоб купеческое товарищество Параскевы Пятницы поручилось за члена своего? Заберите перстень, и разойдемся с миром.