Мирон один за другим доводы выставлял, и немаловажный среди них — убраться Матвею хоть на время из Новгорода: у опричников руки длинные, и обид они не прощают. А через год-полтора, Бог даст, надоест Таубе на Руси, отправится в свои западные земли.
В общем, все более склонялся Матвей к решению присоединиться к англичанам. Дитер оказался знакомым с Джимсоном, и посему взялся переговорить с послом, замолвить словечко за Свешнева. Так потихоньку-полегоньку настроившись, Матвей даже зуд ощутил от желания новые земли увидеть. Стал с заезжими купцами советоваться, что нынче лучше везти на юг из России. Времени оставалось в обрез. Со дня на день англичане, завершив дела в Новгороде, должны были двинуться к Москве.
И уж товары собрал Матвей: меха, моржовый ус, камень-янтарь, мед, воск, полотно льняное, которое в жарких странах высоко ценилось, как холодящее тело, и утварь серебряную... Но домашние неурядицы останавливали. Евдокия отъезду мужа особенно не противилась. Конечно, спокойнее, когда хозяин дома, но дело купеческое не стоячее, не поездишь — сладко не поешь, денег не скопишь. А женой самого богатого купца быть — ох! — приятно. Год — долго, но зато с самоцветами индийскими Матвей вернется, бриллиантами себя Евдокия украсит. А дела местные купеческие приказчик свешневский продолжит. И Василий в разум вошел.
Матвей же думал так: Васька-то — телепень, лавку на него не оставишь. Самую мелочевку ему передам, чтобы потихоньку к делу самостоятельному приобщался. Деньги, чтобы по ветру без него не пустили, упрячу в тайник, в подполье. Одной Евдокии скажу, и ей велю без меня не трогать. Марье часть оставлю. В приданое. Вдруг замуж позовут? Но вряд ли согласится без моего благословения. Ждать будет.
К его неожиданности именно Машка, дочка любезная, едва планы Матвеевы не порушила. Пришла бледная, заплаканная, в ноги бухнулась:
— Батюшка, возьмите с собой.
— Куда? — не сразу уразумел Матвей.
— В Индию!
— Ты что, дочка? Или тебя беленой опоили?
Молчит. Лишь слезы по щекам росинками катятся. Приобнял ее Матвей, по голове погладил:
— Что случилось? Впервой ли уезжать? Ну не хочешь здесь без меня оставаться — поживи в деревне. И спокойнее там — от мести опричной подальше.
— Батюшка!..
— Нет! И думать не смей о чепухе этакой!
Маша ушла в светелку. Но в лице ее со сжатыми губами было нечто, обеспокоившее отца. "Переможется", — подумал он сначала.
До вечера Маша не показывалась и к завтраку не вышла.
— Где Марья? Прихворнула что ль? — спросил Матвей у жены. Евдокия равнодушно пожала плечами.
— Или не дочь она тебе, что дела нет?
Евдокия опять промолчала. Он едва сдержался, чтоб не наговорить грубостей, махнул рукой и поднялся к Маше.
Комната ее была маленькой, чистенькой, совсем без убранств, но, тем не менее, отличалась от тысяч подобных. Окно! Белым стеклам, заменившим мутноватую слюду, уже не удивлялись. Другое... Над прозрачным окном в оконнице вправлены были красные и синие стеклышки размером в ладошку. Для доченьки расстарался купец, добывая цветные итальянские пластины. От их яркости даже в сумрачные осенние дни веселее становилось на душе. А уж при солнышке комнатка просто игрушечной, нарядной казалась.
Маша лежала в постели, отвернувшись к стене.
— Дочка, что болит? За лекарем послать?
— Не надо.
— А как же? Липового цвету заварить? С душицей, с мятой...
— Нет. Не болит у меня ничего.
— Что случилось тогда? — голос Матвея похолодел. — Опять причуды?
— Батюшка, простите. Оставьте меня. Мне ничего не надо. Я ничего не хочу.
— Не больна? Иди завтракать!..
— Не пойду. И кушать вовсе не стану.
— Дуришь?!
— Батюшка, вы уедете, я все равно умру. Знаю, что нежеланна я здесь. Нелюбима. И лучше б еще раньше меня Господь к себе забрал. Чтоб обузой не быть.
— Какая такая обуза? Моя помощница...
— Матушке обуза.
— О том не думай.
— Не могу. И если сейчас не заболею, в деревне, в речке, в омуте...
— Машенька, доченька, — Матвей совсем расчувствовался, — меня жди, книги свои читай.
Она лишь покивала головой, горько всхлипывая. Со стороны могло показаться, что, добиваясь выполнения своей прихоти, Марья поступала нечестным образом. Но нет. Совершенно искренне она, страдая от предстоящего одиночества и ненужности своей, хотела уйти из жизни.
— Все! Раз так — остаюсь!
— Что вы, батюшка, нельзя, — теперь уж Маша переполошилась. — Собрались ведь! А здесь с вами беда может случиться. Поезжайте!