У Астрахани впервые верблюдов увидела она. Гордые неторопливые красавцы. Маша хотела разглядеть поближе. Отец не пустил: "Успеют еще недоесть!". Сам же город встретил путешественников тошнотворным запахом рыбы и тучами мух.
— Зачем им столько? — спросила Маша, удивленная веревками, протянутыми у домов и вдоль улиц, тесно увешанными осетрами и мелкой рыбешкой.
— А как иначе? Остров беден, ни лесов, ни пастбищ, глинистая земля не родит хлеба. Одною рыбой и живут. И торговля здесь небогатая. Уздечек только, пожалуй, прикуплю да икры здешней знаменитой.
Широко раскинулось устье Волги. Протоки и рукава ее сливались, разбегались, не стремясь поскорее к морю. Мимо круглой сухой горы Змеиной проплыл караван, мимо острова Перул с высоким деревянным домом и овечьей головой, насаженной на кол, мимо татарских кладбищ и мольбищ... Воздух все более влажнел, усиливался птичий гомон и вдруг попали они в сказочное княжество. Никогда не видела Маша сразу столько живности — утки, бакланы, колпицы... Зобатые гуси орали по-ослиному. "А это кто? А это?.." — едва успевала спрашивать она, но Матвей не всегда мог ответить. Рассерженные появлением чужаков, птицы кричали так, что руки сами собой тянулись к ушам. Да еще выстрелы раздавались. Зачем? Убитых уток все равно не достать в густых камышах вокруг протоки — того и гляди, струг застрянет в плавнях. А заглянув в воду, глаз не отведешь — заросли, заросли... Тем неожиданнее оказалась вдруг открывшаяся серо-голубая гладь. Вольно вдохнули путешественники солоноватый прохладный воздух.
Каспийское море, Хвалынское, Гирканское или по-персидски коротко — Кюлзюм.
Плыли к югу пока. Но не было согласия между купцами. Грамоты, прежде всего, были адресованы шаху Персии — Тахмаспу, но некоторые, наслышанные о строптивости шаха, настаивали, чтобы плыть до города Баку и, не боясь потери времени, во имя благополучного завершения общего дела, далее пешим караваном двигаться к Шемахе, просить помощи и защитных грамот от Ширванского хана — более молодого, разумного и дружественного, к тому же родственника Великого Суфия — так среди европейцев прозывали старого шаха. И неизвестно, кто взял бы верх в споре, если бы природа не рассудила по-своему.
Холодный, совсем осенний ветер нагнал к морю черные тучи. Вода покрылась белой рябью. Волны вспухали все выше. С опаской посматривали на небо бывалые моряки. "Спустить парус!" — пересиливая завывания ветра, прокричал капитан. Волны превратились в ухабы, высокие и частые. Жутковатое чувство было — будто скачет струг через камни и ямы. Казалось, крепления его не выдержат, распадется судно по досочкам. Так скрипело оно — собственных слов не расслышишь. Едва стал стихать ветер, снова подняли большой парус — быстрей бы суши достигнуть, скрыться в бухте, добраться, если не до селения, то хоть до пещеры какой-нибудь прибрежной. Но странно качнулся струг. "Руль оторвало!" — завопил шкипер рядом с Матвеем. Тут гибель нависла над ними.
И готовились встретить ее по-разному. Кто ругался, на чем свет стоит, кто давал обеты. Мирон приник к большой сулее с красным вином. Десять глотков — полегчало, двадцать — и вовсе перестал бояться, тридцать — хоть к черту на рога, еще немного — и ничего не надо: кулем свалился под скамью. Свешнев закутал Машу в одеяло, усадил в уголок и велел: "Молись за нас!" А сам кинулся помогать Гавре выкачивать воду. Тот давно работал без устали вместе с командой. Казалось, вот-вот кончатся силы, и проще бы бросить черпаки — такое изнеможение накатывало: смириться перед неизбежным, какая разница годом раньше или позже предстанут они перед святым Петром? Но мысли о женах и детях, в рыданиях забившихся под Ярославом и Угличем, жалость к стругу, раненой птицею рвущемуся к суше, вливали жизнь в уставших до предела. "Еще немного, ребятки. Берег!" — прокричал капитан. Как без руля пристали, не разбились — одному Богу ведомо. Но обошлось. Все живые. И лихорадочное веселье охватило людей. Братались, целовались, едва держась на трясущихся ногах, хлопали друг друга по спинам. И Маше досталось несколько крепких колючих поцелуев. Темнело быстро, кое-как устроились на ночевку, отложив подробный осмотр струга и принятие решения до утра.
Едва рассвело, увидели доски и останки погибшей ночью ладьи. Царствие им небесное!...
Но вот везение — судно, на котором плыл глава каравана Джимсон, показалось в спокойных — будто и не было бури — водах вскоре после восхода солнца. Оно легко отделалось, направившись к суше раньше других. Англичане переночевали в азербайджанском селении и теперь плыли вдоль берега, намереваясь помочь потерпевшим бедствие.