— Бисмилла! — прошелестело над андахтаном. — Во имя Аллаха милостивого и милосердного.
Хан легко кивнул, дозволив начать трапезу. Он сидел чуть выше других, не на одной, а на двух кожаных подушках, почти не видных под длинным парчовым одеянием, расшитым жемчугом. Маша не считала себя нищенкой — дом Свешневых не даром слыл богатым, но такого великолепия еще не встречала. Украдкой взглянула она в лицо повелителя Ширвана. Свирепым показалось ей оно. Сросшиеся над переносицей широкие брови нависали над прорезью по-ночному непроглядных глаз. Крепкие зубы плотоядно вгрызались в мясо. "Такой накормит и убьет!" — промелькнула глупая мысль. Хоть и сидел хан не близко, слышно было, как позванивают длинные — в ладонь — подвески-серьги с рубинами на концах. В такт движениям всемогущей головы покачивались пушистые белые перья в золотом стоячке, прикрепленном слева к золотой же парче остроконечного тюрбана.
Матвей слегка ткнул дочь локтем — не глазей, мол, и Маша принялась за еду. Очень далеко нужно было нести ее от блюда до рта. То жирные капли пятнышками расползались по шелку скатерти, то рис рассыпался из сложенных щепотью пальцев, не достигнув уже приоткрытых губ. Что за напасть! А наклониться нельзя. Потом она присмотрелась к местным вельможам, сидевшим напротив. Они управлялись очень ловко, прежде всего, потому, что сначала клали часть еды на кусочек плоского хлеба — сангак, а ели уже с него. Так и впрямь получалось удобнее. Успокоившись, она стала вслушиваться в неторопливую застольную беседу. Когда говорил хан, сидящие кивали, изъявляя полное согласие с его словами. "Бале, албатте! Да-да, конечно!" — будто подпевали все. Джимсон и Свешнев, приноровившись, делали так же. Даже Маша, подчиняясь массе колышущихся чалм, зашептала певучие слова.
— Не обидели ли гостей на наших неспокойных дорогах?
— Нет, повелитель. Дороги были ровны, а люди доброжелательны.
— Но слух о беспорядках, должно быть, донесся до вас?
— Бале...
— Сунниты опять поднялись с колен. Великий шах после завоевания Шемахи воздвиг Белую башню с остриями на каменных выступах для голов непокорных. С тех пор железные крючья никогда не пустуют. Уж, кажется, всех истребили, ан нет, появляются новые. Но неудобство от того, что я принял вас здесь, в этом жалком временном пристанище, будет сполна искуплено кровью еретиков. Вобьем дополнительные колы для голов сабеев.
— Мы не хотели бы, ваше высочество, служить причиной гибели людей.
— Не людей, предателей-шакалов! — поднял голос хан, и тут же в вежливой улыбке растянул жирные губы: — Не пристало за столом говорить о малоприятном. Я всего лишь хотел извиниться перед гостями за беспорядки. Вы направляетесь к Великому шаху, не правда ли? И ждете моей поддержки?
— Бале... Если соизволите, мы будем очень признательны. Наслышаны об уважении к вам шаха Тахмаспа.
Хан улыбнулся вполне искренне.
— Да, я сведущ в торговых делах, всегда покровительствую гостям. Шемаха лежит на важном пути. Мой предшественник, Абдалла, пусть ему будет сладко в раю, основал английскую и русскую фактории. Но сейчас они пусты. Вы привезли товар?
— Нет, ваше высочество, лишь подарки, вам доставили их. Мы не знаем, что из товаров нужно вам и вашим подданным.
— Как обычно... все, что закупают наши люди в Астрахани и Казани — сукно, лен, воск, зерно.
— Мы наслышаны были о гостеприимстве Ширванского хана, но не знали обстановки в крае, и без грамоты, выданной вами, не рискнули везти товары. Будьте столь милостивы, считайте нас купеческими посланниками, которые очень скоро приведут за собой богатые караваны.
Маша, давно насытившись, вяло протянула руку за янтарно светящимся абрикосом, чтобы только не отступать от советов Агаманди.