— Бисмилла... — зашелестело снова, и благодарные отяжелевшие гости, отправились в шатер, предназначенный для отдыха.
Хан со свитой чуть позже проследовал к куполу, отдельно стоящему на красивой лужайке. И музыканты заиграли у входа, и колокольчиками зазвенел девичий смех, вплетаясь в восточную мелодию.
— Женский шатер, — ответил Агаманди на невысказанный вопрос. — Хан душою и телом отдыхает возле любимых жен и подруг.
— Гарем? — полуутвердительно сказала Маша.
— Так, — кивнул толмач.
Хана они больше не видели. Наутро советник принес две грамоты. Та, что была размером побольше, предназначалась англичанам. Она гласила: "Мы, могуществом Аллаха, создателя неба и земли, назначенный и ныне здравствующий хан Ширвана и Гиркана, единственно по нашему почину и нашей великой доброте, дали и пожаловали господину Джимсону со всей их компанией купцов полную свободу, безопасность проезда и разрешение совершать покупки и продажу с нашими купцами на наличные деньги или в обмен, пребывать и обитать в нашей стране в любое время и уезжать без задержки, помех и препятствий..." Далее речь шла о полном освобождении от всех пошлин и карах сборщикам их за чинимые неприятности. Заверена грамота подписью и печатью милостивого хана.
Фирман, врученный Свешневу, был попроще, верно, оттого, что до русских товаров было ближе, а нынешней группы купцов во главе с Матвеем — раз, два и обчелся. К тому же западноевропейский лоск Джимсона играл кое-какую роль. Но Свешнев не подал виду, что задет, принял грамоту — и за то спасибо, жизнь долгая, из Индии — даст Бог — вернутся, сам караван в Шемаху приведет по проторенному пути.
Улыбчивые вельможи с версту провожали гостей к долине. Так и не побывав в Шемахе, они двинулись к судам, вероятно, уже поджидающим их у Сангачала.
Тем временем, струг, на котором оставались среди других и Гавря с Мироном, огибал уже Шахову косу. У Мирона будто стержень внутри после бури надломился. А может, проще — он был все время более или менее пьян. Логические цепочки в его мозгу, взбудораженном вином, разрывались и замыкались самым неожиданным образом. Он уверился, что заветная сулея помогла ему выжить и теперь помогает сохранить бодрость духа. Но собственное вино — как он ни растягивал — было на исходе. У московского купца, Петра Мелентьева, нашлась бутыль водки, но отдавать ее просто так он не пожелал. Пришлось Мирону куском льна пожертвовать. Свои больше не давали, так он у англичан сулею романеи раздобыл. За товар, конечно. А что? Однова живем!
И вот однажды пришла ему в голову глубокая мысль, что хочет Свешнев от него отделаться и дальше идти одному, чтобы не делить алмазов с ним, Мироном Тройниным. И станет Матвейка богаче самого царя-батюшки! Нет уж, не бывать несправедливости. Кто надоумил Свешнева? Мирон. Значит, книга индийская и ему принадлежит. Да Матвей без него бы и в путь не собрался. А теперь? Каким взглядом одарил его тот, когда хотел он пособить Гавре и перенести часть вещей на берег! И говорил: мол, проспись и приди в себя... пшел вон! А Мирон и так в себе. Соображает. Просто Матвей ищет повода бросить его на полпути.
— Едва стало рассветать — Гаврюха сладко посапывал, с головой накрывшись овчиной — Мирон поднялся, отхлебнул романеи, чтобы туман перед глазами рассеялся, и стал шарить в вещах, прислушиваясь к дыханию свешневского слуги. Того, что другие спутники заподозрят его, Мирон не боялся — все знали, что товарищи они — свертки, коробы сложены вперемешку... Ага! Кажется, нащупал. Он принялся вытаскивать книгу. Но... послышался сухой треск, и у Мирона в руках очутилась лишь верхняя ее половина. Гавря завозился рядом. Снова притих. Умаялся бедняга за день. Пусть спит покрепче. Тихо-тихо Мирон извлек вторую часть — с драгоценной схемой. Собрал книгу воедино, завернул в кусок полотна и спрятал в мешок со своею одеждой. Полегчало на душе. Для полного успокоения он еще пригубил вина и лег досыпать, пока Гавря не разбудил его, собрав еду для завтрака.
Почти одновременно подошли к Сангачалу суда и спустились с гор ушедшие к Шемахе. По восточным обычаям подарки возвращались — сторицей. Двух белых скакунов — Джимсону и Свешневу — привели гостям из ханских конюшен. И провизии дали в дорогу с лихвой — копченого мяса, лепешек, фруктов и сладостей. Всем, кто оставался на море, хватило, чтобы добрым словом помянуть гостеприимных ширванцев. Лишь Мирон завистливо скривился, глянув на красавца-жеребца, когда того, упирающегося, переводили с берега в струг. Матвей, учуяв запах перегара, тяжкими волнами исходивший от Тройнина, стал пенять ему: не дело выпивать в дороге, мало ли какая неожиданность может произойти — нужны будут твердые руки и ясный взгляд; вернемся в Новгород — хоть залейся винищем, но не сейчас.