Русские купцы должны были скоро вновь приехать с товаром в Казвин по проторенной дороге. Может, весточку из Новгорода доставят. Матвей товарищей провожал — просил не говорить никому про случившееся с Машенькой. Ей домой возвращаться, и там семью строить... А кто возьмет в жены наложницу хоть и Великого, но — перса? Не объяснишь каждому, что стар и бессилен шах. Пятна не смоешь.
В тот же день, как забрали Машу, Юсуф долго утешал гостя, говорил про эту самую честь великую, про жизнь гаремную развеселую. Тут Свешнев спросил его — что ж ты сам не отвел доченьку, Зулейху, во дворец, али не красива?
— Очень красива, — вздохнул Юсуф, — посмотрю — душа поет, и хаджэй-и-сарай, едва увидев, увел бы мою кровинушку из дома. Но у тебя есть сын, он продолжит род, а у меня она одна. Потому берегу, не отдаю первому встречному, что зять нужен, подходящий по всем статьям, чтобы было, кому дело передать и от кого внуков ждать.
— Но шах не первый же встречный, — через силу усмехнулся Матвей.
— Ох! Язык мой — враг мой! Спаси Аллах и помилуй... Не о шахе сказал плохие слова, — и снизил голос до шепота: — Хотя имел в виду вот что — попала б Зулейха в гарем, не дождался бы я вовсе внуков, храни Аллах нашего пресветлого шаха, дай ему здоровья и долгой жизни.
Брать деньги за проживание и еду у Свешнева Юсуф наотрез отказался. В Коране писано: "Друг ли будет или не друг, но денно и нощно заботиться о госте хорошо!"
Матвей не сидел, сложа руки — бездельничая, совсем извелся бы от тоски и неизвестности. Юсуф понимал это, сам стал звать в недалекие поездки с товарами, знакомить с местными обычаями, правилами торговли, вводить в дело. Когда снега сошли о гор, даже в Ардебиль они ходили с караваном. Доставили туда чудесную шагреневую кожу и клинки, которыми славился Казвин, а оттуда привезли тонкий и легкий белый войлок. Жили они в ардебильском караван-сарае, не похожем на примитивные прокопченные строения. Юсуф сказал, что возвел это добротное и красивое здание из белого камня отец нынешнего шаха, великий Исмаил, специально для оказания помощи и для размещения иноземцев. До сих пор в соответствии с его повелением кормили и поили гостей и коней бесплатно, но не более трех дней. Правда, Тахмасп ввел новшество — не тратить же на содержание караван-сарая свою казну! — распорядители собирали пожертвования с отъезжающих купцов, и хорошим тоном было отблагодарить за гостеприимство сполна...
Когда не было в Казвине Матвея, Гавря оставался, пытаясь связь с Марией наладить, утешить ее. И по дому, наравне со слугами Юсуфа, работу делал. А уж возвращался Свешнев, опять начинались безрезультатные обращения к "людям пера" — ахл-и-каламам. Однажды весть долетела, мол, движется к столице новый русский караван. Радовался Матвей предстоящей встрече с товарищами. Надеялся, что приедет, может, знатный иностранный или русский посол — с их помощью легче будет вызволить Машу и получить, наконец, грамоту — уехать от опостылевшего майдана. Но если б знал он, сколь скорбное известие отягощало души приближавшихся купцов!..
Один из них, Егор Кулишин, был новгородцем, но промышлял мелкой торговлей с северными областями и на Свешнева посматривал лишь издали, преисполненный уважения, хотя жил на той же улице. Именно поэтому он доподлинно знал, как погибла семья Матвея, и множество дворни, и тысячи других ни в чем не повинных новгородцев...
В то время, когда Мирон еще выхаживал подорожные в московском приказе, Таубе выжидал удобного момента, чтобы доложить царю про козни новгородцев, заигрывание их под благословением Пимена с королем польским. Иоанн после смерти супруги-горянки ожесточился еще более. Зло разъедало его изнутри. Лишь после кровавых преступлений на неделю-другую нисходило на него спокойствие. Насладившись терзаньями и мучительной смертью князя Владимира, выпившего яд из царских рук, он утихомирился и, если бы не происки врагов, до конца жизни был бы безвредней ягненка. Но откуда ж взяться спокойствию, когда слезы льют в домах его холопы, из уст в уста передавая, как супруга и домашние бедного князя без всякой боязни кричали царю: "Зверь кровожадный! Растерзай и нас... Гнушаемся тобою..." Все языки бы вырезать, чтобы молчала страна!.. Снова крови требовала душа. И кстати оказался опричник Таубе с донесением. "Даю тебе поверенного, скачи с ним в Новгород, представь улику, и, коли так, не блаженствовать боле Новгороду, змею зловредному, пользующемуся удаленностью — думают, руки коротки у Иоанна?!"
Да если б и не укрыл Петька Волынский клеветническое письмо в соборе Софии, это сделали бы теперь. Триумф Таубе был полным.
При многочисленных свидетелях достал архиепископ Пимен трясущимися руками по указанию Генриха Таубе мнимую грамоту — приговор себе и всему Великому Новгороду.