Рядом и ниже располагался святой покровитель. Неделя отводилась для выбора его. И занятие это оказалось не лишенным привлекательности. Кощунственно, наверное, сравнивать, но ощущение было таким, будто попадаешь на ярмарку святых. И каждый из них, кичась подвигами во имя веры, предлагает себя в хранители твоего благополучия. Глаза разбегаются. Святой Амвросий? Кудесник, чародей, сказочник... Может, его? А дальше? Святой Кирилл... Умен и благостен, но из-за него в Александрии погибла красивейшая и ученейшая Ипатия. Святой Августин? Но не он ли безжалостно осудил детей, не успевших принять крещения? Святой Филипп... Сердце его настолько переполняла любовь к Спасителю, что однажды оно не выдержало, разорвалось, сломав два ребра. Апостол Петр? Но его изображение уже висит над кроватью соседа, крещеного индийца — Айриша. Антонио не позволил себе даже мысленно улыбнуться картинке: апостол держит в ладонях груди святой Агаты, отрезанные преследователями за веру. Неустрашимая Агата таращит на старца круглые глаза. Кровь течет по ее платью, но ей не больно. Еще мгновение, и апостол приладит груди на место, кровь испарится, и Агата благодарно улыбнется. Долой нелепые видения.
Дальше... Святая Урсула. От божественной любви внутренний жар доходил до того, что изо рта женщины шел пар. А когда умерла она, и труп вскрыли, вместо сердца нашли обгоревший кусочек мяса — его воспламенила любовь к Спасителю. Слова "труп", "вскрытие" вернули Антонио к воспоминаниям о Кастилии. Он мог уже спокойно думать про отца Андреса, доброго старого Мея, тело которого вскрывали посмертно. Но предаваться воспоминаниям не рекомендовалось. И образ далекого друга казался еще менее реальным, чем вереница святых, проплывающая перед глазами. Время истекало. Новиций выбрал в покровители Святого Гильду.
— Объясни, почему? — настойчиво спросил отец Криштин.
— Не знаю, — пожал плечами Антонио, — будто прошептал мне кто-то это имя. А что? Нельзя?
— Нет, отчего ж, пожалуйста, — отступился иезуит, хотя и подумал: "Странно". Святой Гильда был очень древним монахом. Кроме этого про него никто ничего не знал.
Антонио не отдавал себе отчета в стремлении к творчеству, постоянно ограничиваемом Уго и Криштином. Гильда подходил ему именно своей неизвестностью. Можно было придумать его всего — от растрепанных легких седых волос до босых натруженных старческих ног. Антонио наделил Гильду ласковыми светлыми глазами и скорбной полуулыбкой. Почти все святые были прославлены чудесами. И приписать что-то необычное следовало Гилъде. А чего невозможного хотелось самому Антонио? Он прислушался к себе. Летать. Невидимкою. За толстые стены и чугунные ворота Дома Послушания не выйдешь без наставника. Нельзя сказать, чтобы шумная жизнь портового города так уж влекла Антонио. Даже, наверное, его, привыкшего к тишине и защищенности келий, оглушил бы, потряс, осквернил мир откровенной купли-продажи. Но, если не окунаться в него, а проплыть невесомым облачком, долететь до родителей, коснуться материнской щеки. А потом — пусть! — вернуться назад. Он прикрыл глаза. "Не время для сна", — произнес португальские слова на индийский манер, певуче, сосед по комнате. "Я не сплю... думаю", Когда упрекают, поневоле оправдываешься. В тот вечер в "час добродетелей" отец Криштин потребовал от Антонио ответа, о чем тот думал в указанный Айришем миг.
— О покровителе своем, Святом Гильде.
— Точнее...
— Он совершил чудо, взлетая над землею.
— Откуда ты взял? Придумал? — глаза наставника подозрительно сощурились. — Придумывать мнимые чудеса для святых — грех!
— Нет, — поторопился поправиться Антонио, с тоской предчувствуя ожог спины треххвостой плеточкой, подаренной накануне наставником, — я не придумывал ничего. Мне было видение. Как наяву... Дьявол соблазнил Святого Гильду, осыпал его деньгами, волок к женщине и никак не спасся бы Гильда от греха, но улучил момент и взлетел, и перенесся в собор, куда нечисти путь закрыт....
Антонио говорил вдохновенно, глаза его блестели. Отец Криштин отпустил новиция, велев перед сном прочитать пятьдесят раз "Te Deum". Тони так и сделал. Стоя на коленях, шептал он молитвы, и с каждым "Amen" одна косточка четок смещалась вправо. Он был внимателен. Но, к сожалению, недостаточно. А может, ошибся Айриш? Когда Антонио, посчитав задание выполненным, поднялся с прохладного пола, его остановил окрик соседа: "Не все. Еще раз!". Айриш считал? Зачем? Антонио не стал спорить попусту. Снова склонился в молитве. В конце концов, провинность была больше наказания — про видения-то он соврал. А раз так, сам себе добавил еще десять "Ave, Maria"... Айриш удовлетворенно хмыкнул.