Андрес приблизился и охнул от удивления. Или старый друг был рядом, или его двойник. Но Тони не мог очутиться в Индии!.. А он, Андрес? Вроде бы тоже... Однако стоит на улице Дитейра. Андрес окликнул странного человека:
— Простите...
Тот не оборачивался.
— Антонио, дружище, это ты? — он коснулся напряженной спины, пытаясь разглядеть лицо. Но когда человек оглянулся, Андреса, откачнуло — столь пуст был взор, поднявшийся к нему.
— Антонио!
Да. То был он... Но ни радости, ни боли не отразилось на его лице. Губы шептали "Miserere…".
— Антонио, — еще раз настойчиво проговорил Андрес. — Посмотри на меня. Узнай. Вспомни Кастилию, Мадрид, Луису, Марину, наконец!
Тень пробежала по лицу Антонио:
— Не хочу, не помню. Андрес, тебя нет. Уйди. Оставь меня.
— Почему? Что с тобою?
— Мне нельзя говорить с посторонними.
— Это я — посторонний? Пойдем со мной. Что ты делаешь здесь?
Антонио дернул плечом и, поднатужившись, снова уперся в стену. Тут, откуда ни возьмись, подскочил какой-то монах:
— Чего мешаешь богоугодному делу? Иди своей дорогой! Этот человек счастлив, чего и тебе желаю.
Стал гнать Андреса прочь, грозил позвать пристава. Андресу пришлось отойти. Оглядываясь то и дело, он перешел на другую сторону, свернул за угол... Взгляд Антонио насторожил его. Это не взгляд разумного человека. Туман и тьма царили в нем. Опоили чем-то?
Андрес был недалек от истины. "Если дали настой, отнимающий волю на время — ничего страшного, хотя цель непонятна: усилия Тони абсурдны. Но как дать знать ему, позже пришедшему в сознание, что друг рядом?" Книжонка!.. Андрес выпросил у уличного писаря, сидящего на подстилке у низенького столика, палочку древесного угля и написал свое имя на второй странице. Как теперь обмануть, отвлечь монаха? Он подозвал одного из снующих по базару мальчишек, протянул ему монетку:
— Скажи вон тому, в черном, в шляпе, что его ждет человек за тем, видишь, углом. А сам убеги. Ладно?
Тот не кивнул, а качнул головой слева направо, ухмыльнувшись. Андрес никак не мог привыкнуть, что кивок у индийцев означает отказ. Все наоборот.
Монах удивленно выслушал оживленно жестикулирующего мальчугана и пошел за угол. Андрес, не теряя времени, метнулся к другу, запихал книжечку ему за пояс, оправил одежду, чтобы не бросалось в глаза, и быстро удалился. Слегка заторможенно Тони провел рукой по чуть выступающей книге и снова вернулся к странному занятию. Монах все озирался по сторонам в поисках или нужного человека, или негодного мальчишки. Люди спешили по своим делам, не обращая на Тони никакого внимания — одним святым или чудаком больше, одним меньше — какая разница. Пусть делает, что хочет, если не причиняет вреда другим существам.
Но это Уго де Касо и отец Криштин, прожившие в Индии много лет, знали о нравах и обычаях местных жителей. Антонио же, когда услышал, что предстоит ему посреди людной улицы весь день простоять, подпирая каменную стену, покраснел, побледнел и едва на колени не бросился перед наставником, чтобы не посылал его на посмешив. Одно дело — выполнять странные для непосвященных повеления учителя среди таких же послушников, другое — перед всем честным народом.
Отец Криштин мог бы рассказать Антонио про людей, вкусивших святости при жизни — садху. Каких только способов подвижничества путем угнетения плоти ни встречалось здесь!.. Кто-то обрекал себя на вечное молчание, проткнув нижнюю губу и язык острым трезубцем, кто-то умолил родных приковать его к столбу, оплетя цепями, чтобы не упасть в минуты сна, и уж более года стоял под солнцем и ливнями, живой ли, нет ли — не понять. Стремящийся стать архатом — достигшим нирваны — не мог копать землю, опасаясь повредить живущих там червей, не мог даже выпить воды в сумерках — вдруг не заметит и проглотит мошку, а по траве не ходил вовсе, чтобы не обрушить тяжесть своего тела на какого-нибудь муравья. Побродил бы Антонио по городу, непременно наткнулся бы на странников, медленно переступающих по мостовой на деревянных плашках, привязанных к ступням. Гвоздями, обращенными остриями вверх, колющими кожу, была утыкана необычная обувь. И удивленно обошел бы он дигамбара — "одетого в воздух" — нагого человека, уснувшего там, где свалила его усталость. А что тут странного? Садху...
Нет, наставник ничего не объяснил. Зачем? Напротив — нужно было, чтобы новиций в очередной раз преодолел себя, забыл обо всем кроме указаний начальника. Чтобы душа его стала мягче теплого воска в умелых руках отца Криштина.
— Не хочешь? Почему? Все ерепенится в тебе дух, смущаемый дьяволом! Смирение — вот главное для тебя сегодня. Даже туземцы-язычники знают цену преодоления гордыни. Послушай наставления их учителя Гаутамы-Будды: "Если бы кто-нибудь в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой — величайший победитель в битве". Это — язычники... А мы? Просвещенные и посвященные служению Спасителю...