Ах! Разве таким — без цвета, вкуса и запаха — счастье виделось Маше? Нет, ясным, теплым, как летнее утро. Встречала же она счастливых людей. И у них душа пела, и при взгляде на них улыбнуться хотелось.
Маша пошла к отцу, чтобы ему поведать о птице Хумэй, но, увидев его лицо, осунувшееся, удрученное, только спросила:
— Батюшка, вам нездоровится?
— Немного, Машенька. Аппетита нет.
— Могу я вам помочь чем-нибудь?
— Нет, нет... отдыхай,
— Врача найти? Я схожу к отцу Уго? У него непременно есть хороший лекарь.
— Нет. К нему мне особенно не хочется обращаться по поводу здоровья.
Маша не очень поняла странный тон батюшки, но сейчас было не до этого:
— Я посмотрю, может быть, Нарада еще не ушел... в саду... Он принесет какое-нибудь местное снадобье.
— Пусть. Жаль, что не встречали мы больше того испанца. Помнишь? Который помог нам в первый день.
— Наверное, уехал из Гоа...
Так оно и было. Правда, Андрес не сразу отправился в странствие. После нелепого свидания с Антонио он еще долго бродил по торговым рядам, время от времени издали посматривая на друга, изображающего подпорку. И когда монах повел его от базара, Андрес отправился вслед за ними. Дошел до неприступных ворот, узнал, что здесь обитель иезуитов, куда посторонним входа нет. Несколько раз обошел Дом Послушания. И в одном месте обнаружил развесистое дерево, по которому можно было взобраться, чтобы заглянуть в сад. На следующий день он с утра пораньше уселся на корявом суку и, скрываясь за густой листвой, стал наблюдать за жизнью обители. Тишина и спокойствие царили там. Новиции и наставники появлялись во дворе, чтобы перейти из одной части дома в другую, или занимаясь мирными хозяйственными делами. Он дождался, наконец, появления Антонио. Тот подметал пустой глинистый участок с колом, воткнутым посередине, потом набрал в лейку воды и стал поливать землю вокруг кола. Но Андрес мог и не разглядеть — может, это был саженец? Затем Тони сидел в беседке, перебирая четки. Он казался, если и не веселым, то, по крайней мере, разумным и спокойным. Андрес не решился тревожить друга сейчас. До западного муссона далеко. Если попытаться вызволить Тони из обители, то как он будет перебиваться еще несколько месяцев? Ладно — Андрес, тот уже давно привык питаться, чем Бог пошлет, и спать, накрываясь небом. Но выросший в холе и сытости сынок де Гассетов? Зачем обрекать его на ненужные трудности? Пусть пока остается здесь, под надежной иезуитской крышей. И Андрес вновь собрался в путь.
Но теперь его задержала Урсула. Она встретилась ему на той же улице Дитейру. Растормошила, зацеловала, как близкого родственника, повела здороваться о Глорией, которая, "что ты думаешь, делала на аукционе? Ни за что не догадаешься. Глория пришла купить еще одну рабыню!". Урсула весело щебетала. Она снова выглядела, будто наливное яблочко. Розовые щечки, светлые локоны, нарядное платье...
— У Глории, наконец-то, свой бордель, но... тс-сс!.. — приложила она палец к губам.
Подружка по-свойски улыбнулась Андресу, скептически окинув его непритязательный наряд, но не захотела прерывать чрезвычайно увлекательного занятия. Она уже знала, что индианки талантливы и просвещенны в любовной науке, но, пожалуй, излишне спокойны. Страстных африканок захотелось ей приобрести. Таких, чтобы забывали обо всем, находясь рядом с мужчиной. Чтобы в ее новеньком, красивом и чистом домике, благоухающем цветами, клиенты могли найти женщину на любой вкус. И все — высшего качества. Поэтому то Глория, приценившись к очередной негритянке, щупала — не дрябла ли она, заглядывала в белозубый рот и, главное, прикасалась к соскам, смотрела, напрягаются ли они тут же или остаются безразличными, мягкими.
Андресу, ненавидящему подобные сцены, хотелось уйти отсюда немедленно. Урсула, прошептав что-то Глории, пошла за ним.
— Поделись опытом, — спросил Андрес, — как стать процветающим в этой стране?
— Тебе не подойдет мой опыт, — хмыкнула Урсула. — И сутенер из тебя не получится.
— Шучу-шучу. Но все же — как устроились?
— Помнишь ведь, Суариш грозил судом над нами?
— Неужели, и вправду, не пожалел?
— А чего еще было ждать от него? Хотя... нет худа без добра. Судили. Приговорили к наказанию. Выпороли на соборной площади. Но больше — для порядка. Мы, конечно, посулили кое-что дать, дабы палачи в усердии рук с плетями не отмахали. Народу собралось — уйма! Сбежались... Такое развлечение! Но зато потом власти выдали нам по три тысячи рейшов, чтобы смягчить нашу участь. А сначала-то мы этого не знали и упросили добряка Жуана, чтобы пустил шляпу по кругу. И все, кто был на площади, бросили в нее хоть по монетке. Так мы враз разбогатели. Ну, недельку, правда, поохали, на животе засыпая...