Она рассмеялась:
— Ты не знаешь еще, как я навострилась ихнюю одежду напяливать. Волосы под шарф, мушку — на лоб, ладони красным вымажу...
— Уж все и придумала...
— Долго ли? Чего ждать? Когда зубов не станет, тогда и орехов принесут?
И отправился Андрес вместе с Урсулой, куда глаза глядят. Ночевали, где придется. Случалось — в деревнях, на плоских крышах глиняных домишек, рядом с гостеприимными хозяевами. Но предпочитали не стеснять никого и отдыхать в дхарма-сала, бесплатных постоялых дворах. Их содержали зажиточные люди, верящие, что на том свете им зачтутся богоугодные дела. А вот приюты при храмах недолюбливала Урсула. Поскольку здесь она получала лишь спальное место и рисовую кашу, а спутника отделяли от нее, уводили... И кто? Храмовые гетеры. Они омывали его, услаждали слух пением, взор танцами, укладывали на ложе любви. И Урсула, давно думавшая о себе, что не способна к страсти, что относится к Андресу не более, чем с братской симпатией, хотя и делила с ним постель и пищу, вдруг начала ревновать и смотреть на него глазами индианок. Хорош? Прекрасен! Утешало лишь, что дружок не предавал большого значения умелым играм жриц любви — такая, мол, служба у них, не злись!
Чего только ни насмотрелись они! Взять хоть ламаистские храмы... В особых башенках с колокольчиками, серебристо позванивающими на ветру, помещены крутящиеся деревянные барабаны. А на них начертаны разные молитвы. Слепой, безграмотный, иноверец, неважно, крутанет цилиндр — и сколько раз мимо носа мелькнет молитва, столько раз — считается — ты обратился к Богу. Просто и быстро.
Вряд ли им пригодилось бы это в дальнейшей жизни, но они запросто научились отличать шиваитов от вишнуитов и сикхов. У первых на лбу — три горизонтальные линии, три божественных атрибута: материи, сознания и энергии; у вторых — трезубец, да еще на плече выжженное каленым железом изображение морской раковины, поскольку бога Вишну называли и "Нараяной" — пребывающим в водах. Андрес рассказал Урсуле про свой рабский знак. Еще неизвестно, может, и он, оставшись на лбу, связал бы его с какой-нибудь сектой. А вот сикхов украшали пышные бороды, часто для удобства уложенные в сеточки и подвязанные к подбородку. Но если у бородатого на запястье правой руки не было железного кольца — кари — символа единства и железной дисциплины, это уже был кто угодно, но не сикх. И еще: Андрес был врачом Божьей милостью и хоть не лечил никого — кто ж доверится незнакомому страннику? — с неослабевающим интересом изучал лекарства, присматривался к загадочным действиям йогов. С одним индийцем, посвященным в тайны медитации, он даже заигрывал, пытался отдать ему свой ужин, чтобы только тот поведал: как и что... Но встретил неприступную суровость, приправленную презрением. Тогда Андрес сменил тактику и, верно найдя правильный тон, обратился к другому йогу, сообщив, что сам — лекарь, что преклоняется перед замечательной его наукой и с уважением готов послушать и посмотреть чудо слияния мысли человека со всем сущим. "Что ж, гляди!". Йог застыл на некоторое время в позе "лотоса", выражение спокойствия, и без того присущее его лицу, усугубилось неземной отрешенностью. Тело еле заметно задрожало, покрылось "гусиной кожей", болезненная бледность легла на чело. Потом он вздрогнул и забился в припадке. Урсула сделала движение, чтобы пробудить его, согреть — пожалела. Андрес удержал ее, смотря на йога холодно, пытливо. Так, что женщину охватил двойной страх.
Вскоре индиец поднялся сам и в полуобморочном состоянии добрел до лежанки. Утром Андрес спросил:
— Что видел ты?
— Вспышки и молнии.
— Что чувствовал?
— Взлет к высочайшим сферам и восторг от постижения тайны.
— Жаль, что мне никогда не испытать такого.
— Почему? Правда, надо долго учиться...
— Да, но я приспособлен не учиться, а изучать. Христианам вообще, верно, трудно освоить ваши премудрости.
— Ты христианин? Но ваш Христос тоже был йогом...
Тут даже Урсула, задумчиво перебиравшая четки, навострила ушки:
— Как так?
— А вы разве не знали?
— Расскажите, уважаемый.
— Он родился недалеко от этих мест. Был последователем Гаутамы-Будды, овладел тайнами йоги. Но Гаутама не любил творить чудеса, а Христос любил. Видно, у него было много меньше сил, и приходилось доказывать людям свое могущество...
Инквизиторы не подслушивали разговор, Андрес не считал себя толком принадлежащим ни к какой религии, а Урсуле, наверное, просто не хватало богобоязненности. Поэтому индийцу не возражали.
— И отправился Христос в сторону заката проповедовать свое учение. Его распяли. Но он легко совершил то, что мог бы и я — впал на кресте в сон, неотличимый от смерти, а когда сняли его и перенесли в пещеру, восстал невредимым и пошел по миру дальше.