Никто здесь не пытался доказывать: твой, мол, бог плох, а мой — единственный, настоящий, всевышний. Сравнительно мирно уживались всевозможные секты и культы. Андрес с содроганием вспоминал трибунал инквизиции. За что он был осужден на изгнание и едва не отправлен на костер? А здесь? Все религии указывают путь к спасению, значит, все достойны уважения. А уж какую выберет человек — его дело. Поскольку каждый может только своим путем прийти к дверям рая, ада или к благословенной нирване.
Бродили вдвоем, пока не прибились к джайнам, храмы которых напоминали христианские соборы: те же алтарь, амвон, хоры и притворы. Только фигуры святых в нишах выглядят чудно, а скульптура главного бога — Джины одета в золото и парчу, увенчана живыми цветами. Здесь молящиеся не разделялись на мужчин и женщин, все тесным кружком усаживались посреди храма, у серебряной чаши, полной теплого рисового отвара. Пели и кланялись. Потом опускали ладони в белую жижу, мазали ею лица, плечи, ноги, брызгали через головы назад. И прикосновение-погружение в рисовый кисель было приятным. Теплота объединяла с молящимися, пища — с богами: рисом, оставшимся на дне чаши, кормили святых в нишах, а старшая из женщин относила пригоршню самому Джине, укладывала кашу ему на голову. Чтобы после моления храмовая прислуга умыла его, привела в первозданную чистоту все скульптуры и заляпанный пол.
Джайны, занятые каждый своим спасением, миролюбиво впустили иноземцев и столь же спокойно расстались с ними. Пора было возвращаться в Гоа.
Но на обратном пути Андрес попал в приключение, едва не стоившее ему жизни. А все — почему? Потому что везде встречали лишь гостеприимство и доброжелательность. Потому что легкомыслие оттеснило бдительность, должную сопровождать странников в незнакомых краях.
Наступили сумерки, и распустился светло-желтый хурсингар — "цветок печали", источая жасминовый аромат. Небо темнело, а луна становилась все ярче. На широкую тропу падали резные тени пальм. До знакомого уже постоялого двора оставалось недалеко, и Андрес с Урсулой беззаботно болтали, ничуть не смиряя голосов. И шорох в придорожных кустах услышали не сразу. А услышав, подумали, что это хищник, Андрес выхватил нож, Урсула принялась лихорадочно стучать кресалом, пытаясь высечь искру. Но, как оказалось, шуршали в кустах специально, чтобы отвлечь внимание, поскольку с другой стороны тропы из-за пальмы бесшумно выдвинулись два силуэта и набросили сети на бедных странников.
— У нас нет золота, у нас ничего нет! — заорал на весь лес Андрес. — Помогите!
И Урсула, у которой от испуга поначалу перехватило дыхание, тоже завопила, что было сил. Кричали и барахтались в сети, но тщетно. Кто-то связывал им руки, кто-то запихивал кляпы во рты. Потом освободили от сетей, крепко держа. "Ну, — подумал Андрес, — скорее вытряхивайте наши вещи, проверяйте содержимое карманов". Путники были снаряжены на манер шветамбаров: в коробе за спиной Андреса лежали два одеяла, кувшин для воды и чашка для приготовления еды. Урсула шла налегке. Чем тут поживиться разбойникам? Но те сказали странную фразу: "Женщина пусть идет своей дорогой". И подтолкнули ее вперед все с тем же кляпом во рту и связанными руками. И Урсула, поминутно оглядываясь, побрела в сторону спасительного пристанища на подгибающихся от страха ногах. Теперь уж точно — она могла стать легкой и лакомой добычей для любого хищника. Но судьба смилостивилась, и ее, немую, бесчувственную, подобрали ночью у входа в дхарма-сала — прислужник, вышедший на воздух, споткнулся о женское тело. Ей дали горячего питья, кусок лепешки. И когда Урсулу отпустила трясучка, спросили о происшедшем. Рассказала, как могла. Постояльцы опустили глаза и скорбно покачали головами: "Твоего друга уже ничто не спасет".
Андрес быстро понял, что попал не в лапы разбойников. Люди, уводившие его в глубь тамариндового леса, дружно шептали молитвы. И это было страшнее, чем грубость грабителей. Поскольку с теми, кого интересует золото, как-нибудь можно договориться. С религиозными фанатиками же диалоги бесполезны. Разумные доводы, мольбы, подкуп — все превращалось в пыль перед высшей целью — служением Богу. Какому? Жертве глаз не завязывали — обратного пути не могло быть. А что увидит — унесет с собою. Когда приблизились к храму, Андрес не приметил у входа статуи огромного орла — Гаруды, охранявшего место поклонения. Значит, это не вишнуиты. Вошли внутрь — не увидел могучего быка Нанди, оберегающего алтарь Шивы. Значит, и не шиваиты. Хотя, в трепетном свете пламени, вырывающегося из каменной чаши, разглядел все же Андрес алтарь. Жуткая фигура предстала перед ним — страшная ведьма с четырьмя кровожадными лицами восседала на льве. Восемь рук ее держали меч, щит, лук, петлю, колокол и что-то еще. Жрец подбросил в огонь сандаловые ветки и пучок травы. Стало светлее. Даже ожерелье из черепов смог разглядеть Андрес на груди богини. Сколько раз попадал он в суровые переделки и готовился проститься с жизнью!.. Неужели на этот раз — все? Одна отрада — теперь Урсула, если осталась в живых, оплачет его и помолится. Страха уже не было. Единственное — надеялся, что смерть будет быстрой. Осталась хоть капля гуманности в этих сумрачных людях? Заиграла дудочка. Безнадежно-тоскливая мелодия окутывала алтарь вместе со сладко-едким дымком. Трава аваганга, можжевельник, сандал, конечно, что еще?.. И стал думать Андрес: если есть загробное существование, то куда я попаду? Грешил не много. Совесть чиста. А коли в рай, то в какой — христианский или индусский? Прикрыл глаза, чтобы не видеть жутковатых приготовлений, и усилием воли стал вызывать в воображении картины рая: дивный сад, хрустальная река, парящие ангелы... На миг ворвалась мысль: хоть бы знать, что это за богиня? Столько их у индусов — всех разве упомнишь? Будто от того, что имя ее — Кали, стало б ему легче вступать в жертвенный огонь. Да, это действительно была богиня смерти, и окружали Андреса индусы, из секты "туги". Музыка сжимала сердце, дым щекотал ноздри. Считанные минуты оставалось жить. И тут Андрес, уже не думая об освобождении, спас сам себя. Воистину, его дорога на тот свет, пересекшаяся с тропой жрецов Кали, протянулась дальше. Андрес просто чихнул. Как следует, от души, да не один раз, а целых три. Его европейский нос не мог спокойно вдыхать особый благовонный дым, источаемый чашей. Но что это? Музыка резко оборвалась. Притихли голоса, воспевающие, славящие Кали, свою грозную покровительницу. Слышалось лишь потрескивание дров. Что ж произошло?