А он писал:
Мечта всегда прекрасней прозы жизни.
Прозрачней краски.
Чистые тона
Ласкают словно теплая волна.
Что ж до того, что это только призрак?
Вы думали, надеюсь я на приз?
А приз — альков, уютные пенаты...
"Я жажду!" сменит равнодушье "надо б".
И дальше тихо-тихо с горки вниз.
Так до конца — спеленутым обетом –
Существовать по чьим-то трафаретам?
Нет, не хочу и не могу — навек.
Предвижу осужденье с укоризной.
Добавят сплетен, вылепят навет.
Вы снизошли — и шлюп уткнулся в пристань,
Погасли искры, заскучал поэт.
Ристалища, звон денег и мечей,
Корзины снеди и разливы вин...
Я ухожу, спокойный и ничей.
А Вы... Вы будьте счастливы.
Аминь!
Антонио прочитал написанное шепотом, повторил задумчиво:
— Я ухожу...
— Куда это ты уходишь? — спросил появившийся в дверях Андрес.
— Пока не знаю. Я задыхаюсь тут.
— Поедешь в Алькала?
— Там мне тоже нечего делать. Если б ты знал, какой ты счастливый! Любимое дело, нужное всем...
— Ну, придумай, наконец, себе занятие.
— Вот именно — придумай.
— Возьмись сочинять роман.
— У меня не хватит сил.
— Ты, и вправду, неважно выглядишь. Хоть проводишь в прогулках столько времени. Я слышал: кашляешь. Может, тебе сменить климат. Поезжай на время в Андалусию. Морской воздух, обилие зелени поставят тебя на ноги. А цыганочки там, говорят!.. Вот вернусь, подумаем, как быть.
— Ты уезжаешь? Куда? — встревожился Антонио. Надолго?
— Нет. Отец прислал письмо, худо ему совсем, — Андрес погрустнел. — Да я и так знаю. Мне бы сейчас не отходить от него. Последние недели ему, видно, остались. А я здесь. Не отхожу от профессора. Все надеюсь узнать что-то сверхважное. Как пиявка высасываю его знания. Надоел, наверное, до смерти своими вопросами. А иначе не могу. Вот еще чуть-чуть и откроется мне причина отцовской болезни, и смогу ему хоть немного помочь... Ты говоришь — счастливчик... Хуже нет стоять у постели больного, обреченного, опустив руки. Да ладно, у тебя своих забот хватает. Я ненадолго. Постараюсь привезти отца к маэстро Везалию.
Прошло четыре дня. Каждый из них принес Антонио часы вдохновения. Еще четыре сонета были начисто переписаны. Они не предназначались никому. Просто завершали историю придуманной любви. И хоть писал он так:
Взаимность губит счастье.
От размененности утрачиваем часть.
Разделенное чувство половинно
И вянет обреченною травинкой
В осенний, серый и недужный час,
следуя поэтической тропой, проложенной трубадурами, и восхищаясь пожизненной верностью Петрарки, но при всем преклонении перед небесным обликом герцогини он знал, что не сможет до глубокой старости думать и тосковать лишь о ней. Хотя был благодарен "Марине" за время светлой печали и желал навсегда сохранить трепетность чувства, пережитого весной и в начале лета. Прощальный сонет сложился из строк:
Будь счастлива.
Прости меня. Пойми,
Как жаворонок в клетке золоченой
Я угасал бы рядом обреченно.
Я стал бы равнодушным и немым.