Но кто без песен я?
Безногий пилигрим.
Невыносимо. А в дали зеленой
Сложу о Вас высокие канцоны.
И вновь украсит лик нежнейший нимб.
Там, в неподвластье бедам и годам,
Останетесь навек Прекрасной Дамой,
Загадочной прелестной и желанной.
А я... Я буду вечно помнить Вас
И встречу у жемчужного фонтана
Весенним днем
в благословенный час.
Если бы прочитал стихи Андрес, то, вероятно, посмотрел бы на друга с сожалением: "Где ты видел фонтаны? Не было ничего кроме пыльной дороги. Разве ж что капли, падающие из бурдюков развозчиков воды, привиделись тебе хрустальными струями? От перегрева и усталости..." Но ведь даже глядя на цветок розмарина, одни видят его нежность, беспомощность, а другие — не более, чем составную часть лекарства: "Перетереть с солью, добавить оливкового масла и приложить к месту ушиба".
Перо будто само пробежалось по бумаге, оставив росчерк, символизирующий окончание работы. Тема закрыта? Но у Антонио было еще несколько — как ему казалось — удачных строк, воспевающих прелестную Марину. Жаль, что не дошли до адресата и не порадовали герцогиню. А почему бы и не передать? Последний раз. Он выискал в черновиках еще не доведенные до совершенства четверостишия. Переставил кое-где слова, пригладил ритм, поправил рифму и успел переписать все набело, когда Андрес, уставший, осунувшийся появился на пороге.
— Здравствуй, — обрадовался ему Антонио. —Луиса, скорей подай воду сеньору Андресу. Напиться, умыться... Подогрей обед. Ну, как сеньор Энрике?
— Я привез его.
— Где он?
— Оставил в больнице.
— А почему не сюда?
— Он не захотел. Тебя стесняется. К тому же, там — постоянный уход братьев-иоаннитов.
— Дома Луиса могла бы тоже присматривать.
— У нее не хватит опыта. И терпение нужно особое. Антонио, я, собственно, на минутку зашел. Сказать лишь, что приехал. Луисита, будь добра, вычисти мне, пожалуйста, плащ. Вернусь к отцу. За его удобство не волнуйся. Устроил в сухой чистой келье. Еще надо побывать у профессора. Договориться с ним о консультации для отца.
— Ты идешь з Алькасар?
— Да.
— Я понимаю, что тебе сейчас не до моих стихов и увлечений. Но, если не затруднит, может быть, в самый последний раз, больше никогда.
— Опять письмо?
— Ты угадал.
— Тут и угадывать нечего. Но обещаешь, что — в последний?..
— Я — кастилец!
— Ладно, давай...
С Везалием договорился быстро. Прошел по сумрачному переходу. Миновал мощеный гранитными плитами дворик, поднялся по ступенькам, ведущим в покои герцогини. Страж-швейцарец преградил ему дорогу.
— Письмо, — сказал Андрес, протягивая конверт.
Швейцарец не знал и не хотел знать испанского, объяснять ему что-либо было бесполезно. В прошлый раз стражник сунул послание за перевязь. В этот, не дотрагиваясь до него, крикнул что-то в глубину помещения. Выглянула горничная. Увидев письмо, скрылась. Через минуту появилась камеристка Инесы де Алькала.
— Пропустить! — приказала она швейцарцу.
Тот отступил в сторону.
— Ее светлость велела передать письмо лично в руки, — обернувшись к Андресу, пояснила Марина.
Герцогиня была в прелестном голубом платье. Головка на фоне высокого кружевного воротника имела вид вполне подарочный. Женщин красивее Андресу встречать не доводилось, золотистые волосы и почти черные глаза... Своевольно изогнутые губы...
— Приветствую вас, ваша светлость, и прошу прощения за беспокойство.
Инеса молчала, улыбаясь и разглядывая молодого врача. И вправду — хорош!
— Возьму на себя смелость также просить вас извинить моего друга, дона Антонио де Гассета, за назойливость. — Он протянул письмо. — Я говорил ему, что не стоит тревожить вашу светлость, даже несмотря на безмерное восхищение, которое вы ему внушили. Но — вы не поставите это в вину дону де Гассету? — он уверен, что женщине, и вообще, человеку, не может быть неприятно, если превозносят, если дарят любовь... Боюсь, не переступил ли Антонио границ дозволенного в своих посланиях. Но он — поэт и, возможно, не всегда дает себе отчет в существовании этих границ.
— Не беспокойтесь, сеньор Андрес, так вас, кажется, зовут? Стихи де Гассета очень милы и обличают в нем талант незаурядный. А вы? Считаете истинным то, что он пишет?
О чем она? Андрес глянул пытливо в лицо Инесе. За полуоткрытыми губками два ряда белейшего жемчуга. В глазах ожидание.