Профессор, осмотрев Энрике Мея, не стал обнадеживать Андреса. Опыт и интуиция подсказывали ему, что несколько дней осталось старику смотреть в окошко кельи на кастильское небо, то сапфировое, то белесое, вспоминать прожитое и наставлять сына. Единственное желание оставалось у Энрике — по возможности уберечь своего мальчика от ошибок, предостеречь от происков врагов и завистников, помочь в очень сложном лекарском деле. Сам он добился не многого. Микстуры по установленным навек прописям смешивал, порошки — не так, чтобы очень целебные, но и не приносящие вреда — готовил, травы душистые собирал. А сын... далеко бы пошел, если б учиться была возможность. Что за страна? В Париже, говорят, анатомический театр построили и корону над куполом вознесли. Даже в Падуе судья Канторини назначал дни казни преступников согласно расписанию, чтобы и медикам от этого толк был. И только мы штудируем медицину по допотопным книгам Галена. Много ли в них проку? Так, исподволь, подобрался он к решению, оскорбившему не одну католическую душу.
— Андрес, сын мой, ты должен меня правильно понять. Давай без околичностей, как мужчина с мужчиной...
— Я весь внимание, отец!
— Мне, сам знаешь, нечего, завешать тебе кроме доброго имени.
— Ты дал мне жизнь, остального добьюсь сам.
— Дай бог тебе счастья и успеха. Но речь не об этом. Я не могу оставить в наследство и десяти дублонов, но отдаю для работы профессору и тебе все, что имею — свое старое изношенное тело. Подумай, как оформить завещание, чтобы не было потом неприятностей от церковников. И не смотри на меня такими глазами!.. Все правильно. Я обдумал. Никаких возражений! Это моя последняя воля! Ты не имеешь права ее нарушить. Обговоришь текст завещания с профессором, завтра — надо дожить! — пригласи нотариуса. Все. Иди. Не могу больше разговаривать.
И, прикрыв глаза, отвернулся к стене.
Везалий удивился и обрадовался предложению сеньора Мея. Хотя, "обрадовался" — это, наверное, не совсем точное слово. Он последнее время все более ощущал, что теряет рабочую форму. Как музыканту невозможно творить без инструмента, так ему — хирургу божьей милостью — необходимо было постоянно тренировать свои способности, делая операции и анатомируя трупы. Пальцы рук теплели, когда он -думал о предстоящем вскрытии. Особенно важным было — проверить себя. Осматривая старика, он создал в своем представлении картину болезни. Мысленно проследил ток крови по сосудам и движение органов, откликающихся на короткие глотки душноватого летнего воздуха. Так ли оно в действительности? Профессор, насколько мог, старался смягчить душевные муки Андреса.
— Коллега, — говорил он, — вашему отцу не поможет уже ни чудо, ни Всевышний, вы должны с благодарностью принять дар сеньора Мея. И, я говорю сейчас, потому что во время работы будет не до лирических отступлений — настройтесь так, чтобы думать лишь о науке и о той пользе, которую сможете принести людям, достигнув умения и знаний, необходимых настоящим медикам. Сегодня мне еще предстоит добиться разрешения короля. Если он окажется не в духе, затея сеньора Мея может оказаться пустой тратой сил и чувств.
Филиппу уже утром донесли о предстоящей просьбе профессора. И он, вопреки своим правилам, решил посоветоваться с женщинами — королевой и герцогиней. Вопросом вскрытия трупа рядового аптекаря, тем более, что этот аптекарь сам настаивал на анатомировании, не стал бы заниматься ни один монарх, поскольку дело не стоило и выеденного яйца. Но в Кастилии — оплоте католической религии!.. Филипп — не какой-нибудь правитель-еретик!..
В общем, и за разрешение не осудили бы, и запрещение поняли б правильно. Дело щепетильное, но к политике, страсти Филиппа, отношения не имеющее. И он решил положиться на волю случая: если одна из двух будет против — Везалий уйдет ни с чем.
Изабелла была польщена — король ценил ее мнение.
— Нужно подумать, — сказала она. — Конечно, Ваше Величество, мы не вправе позволять вашему подданному, а значит, католику, уродовать ножом божье создание, даже когда душа отделилась от тела и предстала перед святым Петром. Господь дал жизнь и взял ее. Но... — королева помедлила, — если бы профессор не знал устройства головы, он не смог бы спасти после злополучной трагической охоты дона Карлоса...
"Далось всем оживление этого идиота", — подумал Филипп.
— ... и, я не боюсь за свою жизнь, хотя последнее время чувствую, как она уходит. Маленькая инфанта... я думаю, ее здоровье бесценно не только для меня! Как это ни грустно, но профессору на чем-то надо совершенствовать свое умение.