— Я оделась, чтобы идти к вам. Я так и собиралась, и уже оделась... — лепетала она. — Мне предупредить хозяев, куда иду?
— Без надобности! И даже лучше, что именно ты открыла дверь. Ничего никому говорить нельзя.
— А если будут искать?
— Скажи, к молочнику пошла, или за фруктами.
Так она и сделала.
Инквизитора звали Лаврентий де Каррьон. Его, когда-то бывшая белой, доминиканская сутана не блистала чистотой, и кожа лица неопрятно шелушилась. Но вид был вовсе не злой, и голос не таил угрозы, как недавно при чтении указа. Он спросил с отеческой улыбкой, не хочет ли Луисита рассказать что-либо о своих хозяевах, особенно об Андресе Мее?
— Хочу, хочу! — закивала она головой. — Видит Бог, я только сегодня вспомнила, что сеньор Андрес умеет колдовать. А как вспомнила, сразу к вам побежала и викария встретила в дверях, уже выходя...
— Ну-ну, успокойся, дочь моя. Говори подробно, когда и что замечала.
— Сейчас... И бабка его, оказывается, из марранов... А было так... — И Луиса до мельчайших подробностей описала все магические действия Андреса, перечислила свои вопросы и его ответы.
Правда, пришлось рассказать и об отношениях между нею и Антонио. Она покраснела, слегка сбилась, помолчала. Де Каррьон не мешал ей собраться с мыслями. И она добралась до ненароком подслушанного разговора. Про скелет, памятуя о расписке Везалия, Луиса сообщать не стала. Перед ученостью профессора, его авторитетом, привыкла преклоняться вслед за хозяевами, а слухи о неудачном анатомировании по чистой случайности до нее не дошли. Уважение осталось незамутненным, расписка — подлинной, а скелет, хоть и жутковатый, но сделан руками итальянских умельцев, а значит, безобидный и даже нужный. Тем более он давно исчез из дома. Таким образом, все прегрешения Андреса были сообщены инквизитору. И ей стало немного жаль молодого врача.
— Ваше святейшество, не относитесь к сеньору Мею слишком сурово. Если можно, смягчите наказание, а я помолюсь, чтобы он поскорее раскаялся и сам пришел к вам, дабы очиститься от грехов.
— Не волнуйся, дочь моя. Инквизиция лишь призывает заблудшие души к покаянию и благоразумию. Мы не наказываем, а врачуем отбившихся от стада овечек церкви. И не забывай, что с каждым сообщением, полезным инквизиции, душа твоя приближается к вратам рая.
Луиса вернулась домой спокойная, умиротворенная.
Король обсуждал текущие дела со своим советником и главным инквизитором Диэго де Эспиносой. Как бы между прочим упомянул он имя Андреса:
— Испытайте, сколь чист он перед Господом и святой нашей католической верой.
Де Эспиноса ждал продолжения, особых указаний. Их не было. Уточнить, что хотел бы Его Величество от инквизиции в отношении Мея? Но Филипп ценил тех приближенных, которые понимали его с полуслова и между слов. Поэтому де Эспиноса почтительно кивнул и разговор зашел о распятии и живописных полотнах, которыми намеревался король украсить свой ненаглядный Эскориал.
Теперь главному инквизитору нужно было давать распоряжения помощникам. Все было бы просто, если б речь шла об испытании, допустим, богатого торговца-еврея. Тут и думать нечего. Имущество конфисковать. Одна часть в королевскую казну, другая — церкви, третья — инквизиции. А его самого, если уж совсем никаких улик, выгнать в одной рубахе из Мадрида, и пусть благодарит Всевышнего, что жив остался. Иначе широкий выбор: от гарроты до костра. С богатым и работать есть смысл. Но Мей, насколько он знал, был беден. Де Эспиноса, будучи председателем Совета по делам Кастилии, часто встречал его в Алькасаре, среди врачей, окружающих Везалия. Юный лекарь производил впечатление человека серьезного, учтивого и неглупого. Де Эспиносе как-то довелось присутствовать на лекции профессора. Везалий, говоря, обращался будто бы только к Мею. Это значит немало. А вдруг Филипп хочет проверить юношу, чтобы затем повысить его в должности? От придворного врача завидит не только самочувствие Его Величества, но, подчас, жизнь подданных и судьба страны. Посему следует быть нейтральным.