Возле Лаврентия, боком к Антонио, сидел человек, одетый достаточно состоятельно, но скромно: не брыжи, а мягкий шелковый воротник; не бархат, а тонкое сукно. Хотя крест с изумрудами, украшающий грудь, стоил хорошего дома. Этого человека лет сорока с небольшим звали Уго де Касо. Был он однокашником де Каррьона по учебе в Саламанке, с тех пор поддерживал связь. А сейчас в качестве отца-провинциала приехал он с ревизией в иезуитскую коллегию Мадрида. Прослышав о развернувшихся процессах против еретиков всех мастей, заглянул к старому приятелю. Смотрелись они рядом как ночь и день. Лицо Лаврентия было круглым, мясистым, глаза — маленькими, рот узким, нос пуговкой. Оставалось слишком много места на щеки, подбородок и лоб. Серо-белая сутана добавляла облику расплывчатости и неряшества. Глаза же Уго были распахнутыми, сочувствующими. Четкий росчерк носа, трепетные губы, аристократическая бородка подчеркивали одухотворенное благородство. Черно-белый костюм довершал образ. Но Антонио увидел и отметил его вскользь, не подозревая о роли де Касо в своей дальнейшей жизни. Тони собирался защищать друга. Остальное пока было не важно. Поэтому, на секунды остановленный распятием, он подошел ближе к столу, поклонился...
— Дон Антонио де Гассет? — уточнил инквизитор. — Вы хотите сообщить нам сведения, касающиеся вашего квартиранта Андреса Мея?
— Да. Но он не квартирант. Друг. Почти родственник.
— Я не думаю сеньор де Гассет, что дружба, а тем более родственность с марраном делают честь вашему семейству.
— У сеньора Мея куда больше испанской крови.
— Не зря говорят: "даже волосок тень свою дает". Знаете ли вы, что в семействе обувщика на улице Орталеса пропал младенец, мальчик? Еще перед еврейской пасхой...
— Какая связь?..
— Простая. Марраны подозревается в умерщвлении его, дабы использовать кровь для пасхальных опресноков. Все крещеные евреи в душе и тайно отрицают христианство.
Обвинение было жутким и неминуемо влекло за собой казни сотен ни в чем, конечно же, неповинных людей. Как, что доказывать?..
— Я давно знаком с сеньором Меем. Он никогда не давал повода для упреков в неискренности по отношению к нашей святой вере. Он вместе со мной посещал все службы и всегда молился как истинный католик.
— А не замечали ли вы, как он тушит свечи?
Антонио вспомнил об упоминаемом в "Указе..." еврейском празднике светильников. Каверзный вопрос?
Также как и я. Наберет воздуха побольше и дунет, чтоб все сразу погасить — две или три...
— А как режет птицу? Что говорит при этом?
— Никогда он... ни разу не резал птицу. У нас есть прислуга., Луиса занимается едой. Или мы покупаем готовую. Или едим в таверне.
— Ну, так что вы хотите нам сообщить?
— Что сеньор Мей добропорядочный христианин, прекрасный человек, великолепный врач...
— Достаточно. Пустые слова!
— Но я клянусь именем своего рода!
— Дело не в доверии к вам. Клятвы никому не нужны, если за ними не стоит обвинения. Благожелательные показания инквизицией не учитываются. И если у вас нет сведений, порочащих Андреса Мея, вы можете быть свободны. Пока. Но помните, что дружба с подозреваемым вас не красит. Не хотелось бы... но, боюсь, как бы вам не пришлось разделить с ним ответственность.
Лаврентий возвел глаза к потолку, к распятию, нависающему символом искупления.
Антонио с чем пришел, с тем и ушел. Хотя нет. Ушел он с грузом несовершенных преступлений.
Уго де Касо проводил его задумчивым взглядом.
— Кто этот юноша?
— Если тебя интересуют подробности, спросим у викария. Все, что касается сбора сведений и слежки — на нем. И надо сказать, я доволен его работой.
Викарий, действительно, дал исчерпывающую характеристику всей семьи де Гассетов.
— Пожалуй, я не против заняться Антонио, — промолвил Уго и, спохватившись, добавил: — Если, разумеется, тебе он не нужен.
— Многого с него не возьмешь, несмотря на богатство родителей. Пока они живы, пока он не получил части состояния, чтоб свить свое семейное гнездо, он нищ и полностью зависит от их воли. Они ж за тридевять земель. Значит, если мы задумаем заняться конфискацией имущества де Гассетов, придется приложить слишком много усилий для затевания процесса. И не известно, чем он закончится.