Подошло время отъезда из Толедо. Стояла поздняя осень. Уже другой обоз с купцами, монахами, стражниками переехал по Римскому мосту через Тахо, мутная вода которого бурлила в предчувствии ледяного плена. Теперь путь лежал на восток к портовому городу Валенсии, откуда корабли отправлялись в Италию. Опять под копыта коней и мулов ложились пустынные каменистые земли. Холодным ветрам было вольготно на плоскогорье. Антонио вслед за Уго натянул дорожную маску с тремя прорезями, оставляющую возможность смотреть и дышать. А если еще прикрыть глаза, доверившись коню, получалась уединенность гусеницы в оболочке кокона.
Уго говорил, что для принятия в орден нужно не менее чем годовое послушничество. Следовало пройти испытания в периоде искуса. И он познакомится с требованиями иезуитов, и к нему присмотрятся. Но жили обычно новиции в особых Домах послушания, и дорога до такого — индийского — ох, неблизкая. Поэтому Уго под свою ответственность принял де Гассета в послушники, считая, что путь до Гоа будет для него проверкой искушением.
Что же требовалось от Антонио сейчас? То, что всегда давалось ему легко — воображать разные сцены. Со своим участием. Но декорациями должны были быть не увитые вьющимися розами балкончики под лунным небом и не лужайки в дубовом бору, а адский огонь или безнадежный мрак. "Час созерцания вечных истин" длился от завтрака до полудня, от привала до привала, чтобы продолжиться снова. Волю требовалось убедить воображением. Логика и вера были не лучшими соседями.
Струи ветра забирались под плащ, просачивались сквозь швы, морозили спину. И последние круги ада виделись Антонио. Грешники, наполовину вмерзшие в то, что было гноем и кровью, а стало гнусным льдом, не могли молить о пощаде языками, слипшимися с нёбом. Смотрели и будут вечно смотреть взорами полными беспросветной тоски. За что они очутились здесь?
А потом, в венте, после горячего ужина у пышущего жаром камина, ад превращался в факелы, которыми дьяволы обжигали пятки, в решетки и сковороды, на которых корчились нарушившие заповеди...
Антонио, как Данте, бродил кругами ада, но Вергилия не было рядом. Уго лишь велел: "Думать про ад. Не отвлекаться. Нет ничего, кроме ада. Бог пошлет тебе познать ад". Но среди криков и стонов, огня и тьмы он оставался в одиночестве. Только черти в свете костров отплясывали хоту, и дьяволы, ухмыляясь, кочегарили у печей. Маленький юркий чертенок, подставил ножку Антонио, и тот, не удержавшись, стал падать на жаровню, полную раскаленных углей. "А-а-а!" — закричал он. Кто-то тряс его за плечо.
— Что с вами, сеньор?
Антонио, открыв глаза, озирался по сторонам. При чем тут эта пожилая женщина со встревоженным лицом? Два пастуха тоже удивленно повернулись к нему.
— Вам не здоровится? — снова спросила хозяйка венты.
— Нет, нет, все в порядке, — смущенно ответил Антонио.
— Значит, приснилось что-то... бывает... Налить вам чарочку? Чудесная лимонная настойка... Лучшее лекарство для освежения чувств.
Антонио потрогал ладонь правой руки. Почему-то она болела. Присмотрелся. Красный след. Будто от ожога. Его не было раньше. Откуда? Этой рукой он в сновидении, падая, коснулся адской жаровни. Значит, все-таки был там? И грешники в пламени — не простая игра воображения? Ожог — знак, который подал ему Иисус в подтверждение своего внимания к нему.
На очередном отчете-исповеди о проведенном дне, он рассказал про случившееся Уго. Тот воодушевился:
— Прекрасно. Я же говорил, что ты отмечен благорасположением Всевышнего.
А чуть позже, возле Санкары, произошло вот что... Может, забавное, а скорее печальное ...
Антонио ехал, смежив веки, погруженный в размышления о чистилище. И вдруг размеренный шум донесся до его слуха. Конь остановился, заржал. Подумалось: "Водопад?". Дорожная маска съехала набок, и глазам — пока Антонио лихорадочно стаскивал ее — мешало пропыленное сукно. Чудовище великое предстала перед ним, размахивая крыльями. Люцифер? Механический стук и поскрипывание доносились от него. Нет, не живое... А если — дьявольская машина для истязаний? Вроде увеличенной дыбы, как в пыточной камере инквизиции. Неисчислимы способы, которыми можно мучить и убивать беззащитных. И крутится устрашающее нечто — для него? Три крыла — серые, надутые парусами, четвертое — коричневое, плетеное... Материала что ли не хватило?