— Так и должно быть, — услышал в ответ. — Отдыхай, заслужил, скоро отправимся в Рим. Надо бы подкрепить силы, побыть подольше в Валенсии, но мы задержались в Толедо и, боюсь, не успеем на праздник. Ах, я не говорил тебе. Мы решили — и папа разрешил — строить в Риме собор Иисуса. Предстоит положить первый камень первого собора иезуитов. Событие не малой важности. У причала Эль-Грао стоит карака из Марселя. Дальнейший путь ее лежит в Рим. Поплывем с французами. Антонио кивнул. Одно омрачало его настроение: приходилось расставаться с конем. Он прошел к конюшне. Унизительно было недавнее задание Уго но и положительный эффект его проявился — впервые сын де Гассета не поморщился от запаха нечищеного стойла. Антонио потрепал коня, погладил его по крупу.
— Жаль, дружок, но ничего не поделаешь... я постараюсь устроить тебя получше.
Покупателя удалось найти по соседству. Ювелир приобрел его для десятилетнего сына. Антонио долго рассказывал маленькому Мигелю о пристрастиях и характере коня и при прощании договорился, что, если вернется раньше, чем через пять лет, выкупит его обратно.
Моря он еще толком не видел. Подходы к порту загромождались складскими постройками, конторами, лавками и тавернами. Морскую даль закрывали галионы, шлюпы, лодчонки... Карака, на которой предстояло путешествовать дальше, называлась "Святая вера". Антонио, всходя на борт, глянул вниз. Вода как вода. Ничего особенного. Он испытал некоторое разочарование. Ждал-то сказки...
Наконец, выбрались в открытое море. Ветер надул паруса. Антонио посмотрел вперед. Только ослепительный блеск. Оглянулся — зеленые сады Валенсии. Снова заныло сердце.
Капитан самолично отвел испанских кабальеро на корму. И выделил им лучшие места возле своей каюты. Но Антонио не хватало пространства — ноги упирались в перегородку, потолок был так близок, что глаза поневоле разглядывали каждую щербатинку в обшивке, и воздух, несмотря на скорый ход корабля, застаивался. Поэтому четко воображать рай, как на этот раз задал Уго, не получалось. Восхищение пришло позже и тоже на закате. Он еще дома заметил, что к вечеру обостряются все чувства. Вот и теперь, промучившись в каюте положенное число часов, но так и не приблизившись к сферам обитания ангелов, Антонио выбрался на палубу. И замер, ошеломленный красотой. Солнце опускалось за море. Туда, где осталась Испания. Золотая с красными искрами дорожка пролегла от него к ногам Антонио. Небо желтело, зеленело, синело, единственное облако отсвечивало багровым. И море повторяло все краски, добавляя в них ультрамарина. "Ультрамарина", — прошептал Антонио, и снова повторил чем-то завораживающее слово. Ах, ну конечно же... Марина!!! Вот что значит — "Марина". Это не голубизна, а многоцветье. Феерия. Марина, красивейшая из женщин, загадочная улыбка, промелькнувшая в окне кареты. Трижды видел ее Антонио, и этих коротких мгновений оказалось достаточно для венка сонетов и множества стихов. Теперь у него появился ключ к представлению рая.
Святая дева Мария гуляла в саду Эдема. Но лик с темно-карими очами, стройный стан и лилейные пальцы позаимствовала она у Марины. Нет, нет, — остановил себя Антонио, — не позаимствовала... так случилось... Марина оказалась подобием святой девы. А впрочем, неважно. Главное, Уго говорил: "Все мы рыцари Санта-Марии". Блаженная улыбка легла на лицо послушника.
Де Касо был им доволен — Антонио весьма успешно управлял настроением и рассудком.
Он спросил позволения Уго ночевать на палубе. "Ну что ж...", — согласился тот. На корме возле гакаборта был закреплен какой-то ящик. Рядом с ним бросил Антонио свой неизменный плащ. Подложил руки под голову. Звезды, ярче которых он раньше не видел, наплывали, слегка покачиваясь, усыпляли. Он вместе с Марией-Мариной слушал журчанье кристального ручья и звуки виолы, струн которой касались ветви ивы, колеблемые нежным ветерком. Вдруг кто-то с силой тряхнул его за плечо. Он обернулся. А это святой Петр с видом непреклонным. И сказал он грозно: "Рано тебе блаженствовать в раю. Отправляйся-ка в чистилище!". И вышвырнул его с чудесных высот, словно нашкодившего котенка. Бах! Только удивленный взор Марины проводил его. Еще удар! Антонио приподнялся, протирая глаза. Штормило. Брызги достигали его на верху кормы. Ящик ерзал по квартердеку, стукаясь о борт. Это он разбудил Антонио. Трах! "А вдруг там что-нибудь бьющееся?", — подумал юноша. Встал. Попробовал сам подтянуть веревки. Не получилось. Ветер налетал резкими порывами. В темноте не видно было узлов. И сноровки Антонио не хватало. Он позвал на помощь. Первым откликнулся Уго. Разобравшись, в чем дело, он пошел за хозяином ящика. Тот, встревоженный, кинулся к своему грузу, и едва не срывая ногти, вцепился в него, удерживая от грядущего удара. Антонио стал помогать, Уго больше не появился. Вдвоем, объясняясь на смеси французского, испанского и латыни, они перетянули ремни, укрепили ящик. И тут Сальвиати, так звали его незадачливого владельца, оглаживая стенки, нащупал пролом в одной из них. Он охнул, засуетился, бормоча что-то уже по-итальянски.