— А когда?
— Подождите, спрошу, — и она снова исчезла.
Антонио терял терпение.
— Приходите, если хотите, завтра вечером.
— В какое время?
— Когда солнце коснется купола собора Святого Петра.
— Хорошо. До свидания.
Он возвратился в школу уставший и раздраженный. Надо ж такое придумать! Теперь придется смотреть не на часы, а на собор и солнце. В действительности, все оказалось еще неопределенней. Антонио никогда не любил математику, и нынче был за это наказан. Проходя мимо собора спустя час после полудня, он, вспомнив указание Сусанны, посмотрел на солнце. И к удивлению увидел, что светило, по дневному ослепительное, уже опускается за купол. Он отбежал на десяток брасов в сторону, посмотрел, прищурившись, снова — солнышку до собора еще клониться и клониться... Значит, над ним подшутили? А он... наивней младенца.
Перекусив в соседней траттории, Антонио решил идти. Путь к пьяцца Навона неблизкий. По дороге обдумает, как вести себя, что говорить. Хотя, по правде, он с момента получения задания, ни о чем другом и думать не мог.
Вот и знакомая дверь с двойным колокольчиком.
— Что так рано? — недовольно встретила его служанка.
— Но солнце уже... — и Антонио хотел рассказать, откуда именно он наблюдал касание светилом собора, как раз это он прикинул в пути.
— Ладно, — оборвала его девушка, — Ждите. Узнаю.
Антонио в процессе наставительных монологов, составляемых уж второй день, представлял свою оппонентку дамой зрелых лет — вдова же — с лицом, носящим следы порока — гетера, любовница кардиналов. Увиденное обескураживало. Но сначала, открыв дверь, на которую ему пальчиком в дорогих кольцах указала служанка, он отшатнулся назад. Перед ним стояла огромная пятнистая гладкошерстая собака. Она повернула голову и лениво оглядела гостя. Путь назад был невозможен, а вперед не прост. Собака вела себя спокойно, рычанья не слышалось. Антонио на полшажка продвинулся в комнату. И тут зазвенел веселый смех.
— А вы не из последних трусов.
Можно ли было рассматривать сказанное как похвалу?
Антонио повернулся на голос:
— Прошу прошения, но я договорился о встрече с Сусанной Эльмиретто.
— Ну, да! Поэтому вы и здесь. Я слушаю.
— Так вы — Сусанна?!.
Женщина, полулежащая на бархатной софе, была юна и очаровательна. Антонио очень хорошо помнил, как выглядели продажные женщины в родном Алькала. Нарумянены, набелены, с развязно-заискивающим выражением глаз. А эта — яркая игрушка, только что появившаяся из рук мастера. Синие глаза, розовые губки, каштановые локоны, свободно рассыпанные по почти обнаженным плечам. Свобода и естественность — вот что было, кроме красоты, присуще Сусанне. Женщины Испании воспитывались в жестких тисках правил поведения, одеяния, ношения причесок. Семья, соседи, знакомые строжайшим образом следили за соблюдением канонов. К "жрицам любви" требования значительно смягчались, но сам дух Кастилии располагал к суровой сдержанности. Свобода испанских цыган? Антонио вспомнил шумный табор и малыша, украденного у сапожника "евреями". Воли у них было хоть отбавляй, но цыганская гордость не подтверждалась уважением горожан и сельских жителей. Самолюбивые, хитрые, обособленные...
— Вы удивлены? — она смотрела смело и весело.
Антонио понял — читать нотации бесполезно, глупо. Продуманные проповеди никуда не годились.
— Да.
— Понимаю. Рассчитывали увидеть старую каргу, продающуюся за кусок хлеба.
— Но, мне говорили — вдова.
— И что? Стала женой в четырнадцать, вдовой — в пятнадцать. Перейдем к делу. Зачем вас прислал папа?
— Не папа, я ж сказал вашей горничной. Я — послушник ордена иезуитов, и меня попросили попытаться спасти вашу душу.
— Почему именно мою?
— Пия V задевает ваше поведение.
— Что именно?
— Один из кардиналов, сообщили ему, является вашим другом.
— Что ж тут плохого?
— Точнее — любовником. Это не делает чести ни ему, ни вам.
— А что — есть свидетели? Или сам кардинал донес Пию?
— Нет, наверное. Но папа подозревает. И нет дыма без огня.
Сусанна задумчиво смотрела на новиция. Супруг ее был старым, умным и добрым, по крайней мере — к ней, царствие ему небесное. Так вот он как-то наставлял юную и наивную женщину: "Будь осторожной с иезуитами. Ты и глазом не моргнешь — обведут вокруг пальца. Это говорю тебе я — потомственный ростовщик". "Ну, поглядим, кто — кого, святоша", — подумала она.
— А как зовут тебя?
— Антонио де Гассет.
— Испанец? Впрочем, это и по выговору понятно. А говорят, испанцы пылки и очень искусны в любви...
— Мне трудно судить об этом.