— Заткнись, христианский пес, а-то тебя сейчас полечу!.. Двое с мешком, полным награбленного барахла, пододвинулись к Андресу. Тот, что оказался ближе, пнул его:
— Поднимайся! Не понимаешь, что ль?
Андрес встал будто нехотя. Старался не суетиться. Спокойно! Не будет он унижаться перед гнусными отщепенцами.
Все его богатство — оставшиеся реалы — были быстренько извлечены на свет божий.
— Это за проезд до Алжира, — хихикнул один из мучителей, стал шарить по одежде дальше, но ничего не нашел. Хотя нет... Нащупал все-таки... Лицензию университета Алькала, подтверждающую врачебное звание.
Таких бумаг турку видеть не доводилось, а читать — тем более по-испански — он не умел. Едва не обнюхал красивые буковки и хотел уже за ненадобностью выкинуть документ за борт, но арраис крикнул:
— Постой, давай сюда!
Тут внимание второго привлекла цепочка, подаренная Луиситой. Он сдернул ее с шеи Андреса, показал приятелю:
— Серебро?
— Серебро!
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — и ухмыльнулся. Швырнув снятый крест на палубу, стал топтать его: — Вот тебе! Твоему Богу!..
Ожидал, что пленный кинется спасать свою святыню. Но Андрес смотрел спокойно, только сказал:
— Жаль.
Арраис подошел ближе:
— Чего тебе жалко?
— Креста. Память о родителях.
— И только-то?
— Да. — Действительно, всего лишь... Покинув Кастилию, он перестал считать себя христианином. Раз инквизиция осудила его, посчитав неверным, раз Бог, которому он молился с малых лет, не защитил, так значит, и он отказывается от него. И есть ли Всевышнему дело до тысяч несчастных и безвинно убиенных? И есть ли Всевышний?
— Ты хочешь сказать, что не чтишь католическую церковь? — уточнил арраис.
— Мой дед был марраном.
— Кем-кем?
— Крещеным евреем
— Ну и что?
— Меня выгнали из Испании, подозревая в тайной приверженности иудаизму, в соблюдении обрядов предков.
— А на самом деле?
Андрес пожал плечами:
— Нет, конечно. Хотя теперь, назло... почему бы и нет?
— О! Да ты, похоже, свой парень. А коли все равно тебе, переходив мусульманство. Аллах всех собирает под свое крыло. Смотри, какие молодцы вокруг!
— Да уж вижу.
— Так как насчет смены убора? — он, улыбаясь, погладил тюрбан на голове, поправил щегольское белое перо, воткнутое в материю.
— Воздержусь, пожалуй. Нельзя же дергаться от Иисуса к Яхве и тут же к Аллаху.
— Прогадаешь.
— Посмотрим.
— А вот... — он, потер переносицу пальцем с массивным золотым перстнем, — если я тебе сейчас приставлю нож к горлу и скажу: или голова с плеч, или становись сыном пророка? Тогда как?
— Из двух зол выберу меньшее. Но много ли чести пророку, если так вербуют в его семью? Наверное, больше ведь ценятся осознавшие и добровольно вверившие себя Аллаху?
— Да ты, пожалуй, не дурак.
— Спасибо.
Искандер-Али помахал перед лицом Андреса лицензией:
— Это твой документ?
— Да.
— Значит, Андрес Мей?
— Верно.
— Врач?
— И это так.
— А что тебе приходилось лечить?
— Я не против побеседовать на близкую мне и любимую тему, но... — он повернулся спиной к арраису и выразительно пошевелил пальцами связанных рук.
— Развязать! — приказал Искандер-Али.
И Андрес освобожденно потянулся. Кровь живее побежала по сосудам, забилась в кончиках пальцев.
— Зачем говорить, когда можно делать? Смотрю я на вашего коновала и думаю, лучше б ему не касаться ран. Меньше бы вреда было...
— Ну-ну! Эй, Курбан, отойди-ка в сторонку. Уступи место новоявленному лекарю. Посмотрим, на что он горазд. А ты, как там тебя, Андрес Мей, не вздумай шалить. Чуть что — отправишься кормить рыб. Или пеньковый галстук тебя больше устраивает? Ха-ха!
Андрес скомкал грязную ветошь, которую вместо тампонов использовал Курбан, и выкинул за борт.
— Ты! Расхозяйничался! — взъерепенился устраненный от дела корсар, замахнулся кулаком, но был усмирен окриком арраиса.
— Не жалейте чистого полотна. В нем — половина выздоровления, — Андрес осмотрел инструменты. — Это все? Что еще из лекарств есть?
— Дайте ему, что требует, — распорядился Искандер-Али. Оказалось, что и аптечка была неплохой, и набор инструментов — приличным. Не таким, конечно, как лелеемый, наполовину подаренный Везалием, а теперь покоившийся на морском дне. Но все же...
Андрес занялся привычной работой. Резаные раны даже проще было сшивать и обрабатывать, чем рваные, с которыми приходилось иметь дело во время коррид. И корсары, страдающие, от боли, оставались обычными людьми. Следовало лишь забыть про упоение, с которым они несколько часов назад убивали себе подобных и хохотали, глядя на тонущую каравеллу с еще живыми... Если забыть... А теперь их спасать? Но те же ли это корсары? А на войне? Когда победители сметают все на своем пути? Кто прав, кто виноват?