— Андрес, — сказал он, когда тот усталый, но удовлетворенный проведенным днем, вернулся на ночлег, — неправда ли, тебе мешает твой железный ошейник?
— Еще бы! Кожа постоянно воспаляется, и движения скованы...
— Ладно, пойду тебе навстречу за добросовестность. Завтра договорюсь с тавровщиком, поставим тебе клеймо, а ошейник снимем. Представляю, какое облегчение ты сразу почувствуешь...
Андрес промолчал. Просить? Умолять? Бесполезно. Искандер-Али и не понял бы этого. Он был сносным хозяином. Не обижал зря. Сдавал его в хорошие руки. А клеймо? Ну что ж? Потерпит раб немного, зато потом ему же лучше будет. В логике не откажешь, и так принято.
Андрес не спал всю ночь и пришел к Соломону с покрасневшими глазами и головной болью.
— Что с тобой? — озабоченно спросил тот.
И Андрес рассказал все как есть.
— Не отчаивайся раньше времени. Искандер-Али называл имя тавровщика?
— Нет.
— Так. Спроси вечером. Если — Абдували, иди со спокойной душой и ничего не бойся. Если — другой, найди повод, чтобы задержаться, повремени день-два. Скажи Искандеру-Али, что я не отпускаю. В конце концов, я плачу за то, чтобы ты работал нормально. Операция, мол, скажи, помогать надо, пусть подождет, а мы договоримся пока... И, если все пройдет, как думаю, тебе будет только польза. Положись на Соломона. А теперь выкинь из головы свою проблему и принимайся за дело — вон первые больные подходят...
Искандер-Али сообщил, что поведет его именно к Абдували.
— Он прекрасный мастер, работает чисто. И пикнуть не успеешь — клеймом обзаведешься. Посмотришь!
Утешил, называется. Вечером, после краткого отдыха, хозяин велел ему собираться. А что собирать-то? Андрес изобразил всею внешностью скорбное смирение и пошел вслед за Искандером-Али. Они спустились вниз, добрались почти до невольничьего рынка. Уже темнело. Искандер-али подвел раба к неказистой калитке, постучал молоточком, подвешенным к ней, по железной перекладине. Мусульманское имя в Алжире ничего не говорило о происхождении его обладателя. Абдували напоминал грека, но на голове чернела феска. Широкое лицо без переносицы обезображивал кривой шрам. И встретил он посетителей без улыбки, могущей, вероятно, смягчить жесткость выражения.
У Андреса засосало где-то под ложечкой — а ну как не удалось Соломону задуманное, и раскаленный металл коснется сейчас влажного от волнения лба? И пахнет здесь окалиной, жженым волосом, древесным углем — огнем. В инквизиции до пламени дело не дошло, так сейчас?..
Абдували впустил Андреса в помещение, загородив вход Искандеру-Али:
— Вы только мешать будете. Посидите в таверне. Рядом. За углом. Баранинки отведаете. Утром видел, каких упитанных пригнали туда. А уж готовят — пальчики оближешь!
— Да, знаю! Приходилось...
— Вот и прекрасно. Через час заберете своего приукрашенного раба. А кстати, мы не договорились о рисунке клейма. Может, у вас есть свой знак?
— Нет.
— Будут особые пожелания?
— Я как-то не задумывался.
— Тогда — все.
Абдували закрыл дверь за Искандером-Али, подручный проводил его до калитки, посмотрел, как тот удалился в сторону харчевни, вернулся в дом:
— Порядок.
Абдували подкинул в горн угля, пошерудил там кочергой. Враз потемнело, но через минуту пламя вспыхнуло с новой силой, тени заметались по закопченным стенам.
— Трусишь? — спросил мастер по-турецки. Видя непонимающий взгляд Андреса, заговорил на латыни. О! Теперь можно было беседовать свободно.
— Слушай меня внимательно. Ты уйдешь отсюда, действительно, с клеймом на лбу. Но клеймо это будет особенным, не настоящим. Мы нарисуем его так, что ни один надсмотрщик не отличит его от тисненного раскаленным железом.
— А мыться?.. Мыться будет нельзя?