— Мне бы выйти... По нужде.
— Потерпишь до утра.
— Не могу. Кажется, отравился бурдой, которую мне давали в обед.
— Ишь, неженка! У нас порядок, а он захворал.
Возникла пауза. Затем раздался голос Керима:
— Не пускай!
— А если не удержится?..
— Тогда с ним иди. Что-то суетится твой раб. Не боишься, что сбежит?
Снова помолчали. Ибрагим тоже решил вставить словцо-другое:
— Приятель, я бы на твоем месте продал раба. Пока он крылышки к ногам не приделал.
— Будешь на моем месте — продашь. Он же клейменый. Куда денется?
— Клеймо — не цепь. Чалму твою же пониже напялит...
— Это ты ему советы подаешь? — тон Искандера-Али стал угрожающим.
— Нет. Зачем же? Твои деньги, которые пока еще можешь за него выручить, жалею.
— Себя жалей, — огрызнулся рабовладелец. Но сомнения копошились в его душе. Он раз пять перевернулся с боку на бок, крякнул, поднялся:
— Ну, пошли, что ли.
Под конвоем Андрес вышел во двор. Метнуться к воротам? Но там, как назло, то ли мул, то ли осел показался — не разобрать в темноте. И силуэт погонщика рядом. Андрес даже сплюнул от досады.
— Долго тебя ждать? — недовольно спросил Искандер-Али.
— Иду, — вяло ответил раб.
— И не вздумай болеть!
— От меня что ли зависит?
Ход мыслей хозяина был прямолинеен. Кто на службу возьмет раба, кажущегося нездоровым? И тогда платить за дорогу придется сполна. За себя, да еще за раба? Не для того ж тащил он его от Алжира! Вернулись в душную комнатенку. Замок снова скрипнул. И ключ нырнул в глубокий карман Искандера-Али. Воцарилась тишина.
А наутро хозяин обвязал Андреса веревкой и приторочил к своему поясу.
— Перережет, — наблюдая за ним с ухмылкой, сказал Керим.
Ну что за пакость? Уж, кажется, послушней некуда вел себя Андрес.
— О! Я видел в сарае цепочку. Пойду спрошу, не продадут ли?
Чтобы досадить шибко ученому рабу? Даже монет не жалко...
Андресу оставалось только вздохнуть поглубже и ждать дальнейших событий. Искандер-Али или запирал его в гостинице, или водил за собою в порт.
Но вот — неизвестно, к счастью ли? — нужный корабль до Бомбея нашелся. И поскольку обстановка требовала не спускать глаз с раба, переговоры и обсуждения велись при Андресе. Голоса понижались, временами переходили в шепот. Но Андрес на слух никогда не жаловался. Он сидел с безразличным выражением лица или делал вид, что спит, а сам держал ушки на макушке.
Судя по всему, корабль, на котором предстояло плыть, был подобием "Аме" — турецким, корсарским и, когда становилось нужно, прикидывался мирным, торговым.
Со дня на день задует муссон. Тогда паруса напрягутся в стремлении достичь далеких восточных берегов. И суда по одиночке или стайками двинутся в одну сторону — к Индии.
Как-то зашел в гостиницу матрос с этого ожидающего ветра корабля. Сначала с Искандером-Али ничего не значащими фразами перекидывался. Потом зашептал про какую-то мачту. Андрес мало что понял. Но все корсары — ведь Керим с Ибрагимом тоже были из их клана — вдруг занервничали. Глаза их лихорадочно заблестели, шепот стал перебиваться короткими в окриками: "Ну?", "О!", "А как?.."
Видно Андрес непроизвольно шевельнулся, повернул голову, чтоб слышать лучше, напрягся. Потому что Керим ткнул пальцем в его сторону:
— Раб же твой все понимает. Или выгони его, чтоб говорить спокойно, или сами куда-нибудь выйдем.
Выгнать? На улицу? Как бы не так! Для этого ли Ибрагим-Али держал его на цепочке? Выгонишь — лишь "спасибо" скажет. Придется, наверное, продать. Надоело! Нет, чуть позже. Пусть-ка пока поможет. И нечего скрывать от него. Лучший раб — единомышленник. Закончат дело — продаст. Искандер-Али улыбнулся Андресу:
— У тебя есть шанс заработать свободу. Выполняй приказания быстро и четко. Все удастся — отпущу. А может, и денег на дорогу домой дам. Посмотрим.
Все уставились на него удивленно. Лишь Андрес равнодушно, вроде бы даже из вежливости, сказал:
— Конечно, выполню. Единственное, о чем прошу, не заставляйте убивать! Я все же врач. И это...
Ибрагим коротко хохотнул:
— Зачем поручать рабам то, что доставляет удовольствие? И блеснул клинком, на мгновение вынутым из ножен. Наконец-то корсары заговорили членораздельно. Что ж прояснилось для Андреса?
Корабль, служащий сейчас Великой Порте, был когда-то английским, а до этого испанские конквистадоры вывозили на нем золото из Нового Света. Но англичане, взявшие его на абордаж, похоже, остались с носом, найдя лишь жалкие крохи от баснословных богатств. Испанцев они скормили акулам. А потом сами были отправлены к праотцам бравыми корсарами. И турки, недавно занявшиеся переоборудованием корабля, заметили, что, пожалуй, больше чем следует, задирается у него нос и оседает корма. С чего бы это? Подозрение зародилось у арраиса. Он поделился соображениями со штурманом. Но есть ли на свете место, не имеющее ушей? На сей раз уши принадлежали Дамиру, и он стал внимательнее орла, из-под облаков высматривающего добычу. Не укрылось от него, как арраис простукивал бизань-мачту. И после этого, спрятавшись в пустую бочку, умудрился он, изо всех сил сдерживая ненавистную икоту, подслушать разговор. Да, в бизань-мачту было залито золото. Можно было прямо тут же, в Адене, извлечь его. Поделить на команду, забрав себе, конечно, львиную долю. Но если не все матросы, то по крайней мере половина их, урвав куш, разбредутся с корабля. И выученную, слаженную стаю корсаров сменят голодные новобранцы. А к Бомбею идти надо. И арраис не юнга, могущий покинуть судно в любой момент. Золото не важнее корсарской чести и преданности Великой Империи. На том и порешили: Аден — Бомбей — Аден, а дальше будет видно. Что оставалось делать Дамиру? Прикусить язык и ждать возвращения из дальнего плавания? Это ж долгие месяцы! Мало ли что может произойти. Аллах милостив, но шторма не всегда подчиняются ему, а у португальских пиратов другой Бог, пусть и слабее Создателя. Хотелось завладеть золотом немедленно. Если б на месте Дамира был кто-либо другой из команды, он оповестил бы всех. Заговор — не заговор, но арраиса со штурманом, при всем к ним уважении, приперли б к стенке, заставили б делить дарованное Аллахом, и в наказание за попытку утаивания дали б им не больше золота, чем остальным корсарам. Но то — другие... А у Дамира на душе лежал камень, которым он с радостью запустил бы в любого из команды. Он был объектом для постоянных насмешек. На нем все оттачивали остроумие. Его принуждали откликаться не на имя, данное родителями, а на идиотскую кличку. "Ик, — кричали ему, — лучше спел бы! Ик, не надоело? Ик, ты добрым людям спать мешаешь!" Тихая икота человека, с головой укрытого чапаном, им мешает спать, а храп каждого второго, от которого корабль качается, никому не мешает. Дамир старался сдерживаться, но ничего не получалось. И дышать переставал, пока красные круги перед глазами не начинали вращаться, и воду с маслом пил — не помогало. Как поест, три часа встряхивает его икота. Хоть лбом о палубу бейся. Скрыться б от презрительных усмешек, да где на тесном судне? Сойти на берег, так для того ли пошел к корсарам? И не раз рисковал жизнью, чтобы с одной золотой цепочкой возвратиться домой? А вот теперь подфартило. Смилостивилась судьба. Но следует все по уму обделать. Не ошибиться, не прогадать!.. Зачем, например, делиться с командой? Которая унижала его. Если б Дамир мог справиться сам, он ни слова не сказал бы Искандеру-Али. Нужны были сила и сноровка четырех, а лучше — пяти человек. Так что раб, стремящийся выслужиться, будет кстати.