Искандер-Али с сообщниками переехал на судно. Арраис удивился. Обычно и корсары, и пассажиры предпочитали проводить время стоянок на берегу. Хорошо, если четверть команды была на борту. А эти — напротив. Может, экономят на плате за жилье в гостинице? Но за предстоящий путь они рассчитались сполна. Раб, по договоренности, должен был помогать судовому фельдшеру, если что. А уж, коли шторм или неприятель, вся четверка моряков встанет плечом к плечу в корсарский строй.
— А пойду к мачте, тоже на цепи, держать будете? — подколол Андрес Искандера-Али.
— Спущу, — ответил тот, — с цепи, но не с глаз.
Небо предвещало начало муссона... Настроение корсаров поднялось. Вот уже неказистое арабское доу двинулось по ветру. Утром собирались отплыть и они. Последнюю ночь команда проводила на берегу, развлекаясь кто во что горазд.
Едва стемнело, Андрес по знаку Искандера-Али достал приготовленную тонкую пилу. Керим с Ибрагимом устроились, вроде бы спать, совсем рядом. Чтобы громким храпом заглушить осторожные звуки металла, вгрызающегося в дерево. Вахтенные следили за происходящим вокруг корабля — на берегу, на соседних судах. Им и в голову не приходило, что опасность может нарывом зреть изнутри. Андрес поднес пилу к отмеченному для него засветло месту. Пробили склянки. Он вздрогнул и почувствовал, как покрывается холодным потом. "Ну, — решил он, — если случится заварушка, прыгаю в воду, и будь что будет". Но тут же спохватился: "Ох, на поясе ж капсула с порошком!" Он и не спросил тогда у Курбана, портится ли порошок от воды?" Рисковать капсулой не следовало.
"Вжик-вжик... вжик-вжик... " — тихо поскрипывала пила.
"Хр-р-р... Гр-рр-р..." — во всю мочь старались сопеть и храпеть Ибрагим с Керимом. Дамир готовился закричать чайкой при малейшей опасности. А Искандер-Али караулил каждое действие раба.
"Кажется, достаточно, — прикинул тот, — а то рухнет, не дождавшись отплытия..." Андрес тихо вернулся к хозяину и дал снова опоясать себя цепочкой. Керим перестал храпеть, поднялся, прошелся, будто невзначай нагнулся возле бизань-мачты, платком замел опилкой, сдул их за борт. Наступила тишина. Но это было лишь полдела. Еще предстояло испачкать грязно-серой краской только что освеженный и приведенный в порядок нос корабля. Это была идея Ибрагима.
Сваливать мачту, конечно же, следовало ночью. Значит, следующей. За день они при хорошем ветре далеко б уплыли от Адена. А как вернуться? Мало того, что мачта, свалившись, может, корабль повредить, так еще, если все обойдется и они, как предполагали, погрузятся в шлюпку, сколько ж времени им надо будет грести до берега? Лучше отплыть вечером. Для этого оттянуть время. Как? Да вот так -посадить кляксу на нос. Отдраивать его полдня придется.
— Ну, а если отложит арраис отправление до следующего утра? — спросил Искандер-Али.
— Нет, — ответил Дамир, — такого не бывало. Раз он сказал — завтра, значит — завтра.
Дамир с Ибрагимом неслышно пробрались на нос, спустили на веревке старый бурдюк с краской и стали раскачивать, пока он не набрал нужный размах, не шмякнулся о борт, лопнув и "украсив" корабль. Веревку отпустили. Отслужив свое, бурдюк скользнул в воду.
— Эй, кто там? — окликнул вахтенный. Но ни звука больше не доносилось. Он прошел на нос — все спокойно. Лишь матросы посапывают во сне. А поутру штурман, возвращаясь на борт, первым увидел испоганенный корабль. Расстроился. И арраис — тоже. Вахтенного наказали, хоть и оправдывался он. Ему пришлось соскабливать пятно, подкрашивать нос снова. Умаялся бедняга. И все ломал голову — кому понадобилось пакостить? Арраиса это тоже всерьез занимало. Вне корабля враг или здесь, под боком? Он подозрительно вглядывался в моряков, но все они рьяно занимались своими делами. Уже настроились на долгий путь, уже душа их плыла к Бомбею, и не прельщал приветливый белокаменный Аден.