Карака была помельче корсарского судна, но оно зато — серьезно ранено. Карака маневренна, а оно — застыло. Только пушками ощерилось, надеясь подороже продать жизнь. Карака обошла его по большому кругу. Отметила самое беззащитное его место — корму. Тем более, что там торчала непонятно каким образом сваленная мачта. "По ней и на борт переберемся!" — воскликнул капитан караки, командуя ударной группой своих головорезов.
"Да если б не мачта, да если б все в целости... — думал каждый корсар, — от португальцев и кругов на воде не осталось бы! Ах, эта судьба! На сей раз Фортуну сменил Рок, и помог ему в этом униженный соратниками Дамир-икальщик.
Абордажные крючья впились в корабль. Но португальцы не спешили кидаться в рукопашную. Из прикрытий редкими, но меткими выстрелами они снимали турок, больше привыкших орудовать ятаганами и кинжалами. Даже ступив на палубу неприятеля, португальцы избегали ближнего боя. У Андреса появился шанс выжить. Он за рукав ухватил пробегавшего мимо моряка: "Я — ваш, я был в рабстве!". Тот оттолкнул его: "Потом!", но тут же обернулся: "Где каюта капитана?" — "Там!" — показал Андрес, но крикнул вслед: "Капитана нет. Мертв..." Португальцы ворвались в пустую каюту, пошуровали в ней. Кажется, нашли кое-что ценное. Тюки с утварью были перекинуты на караку. Один из членов турецкой команды, когда-то македонец, скинул чалму и верхнюю одежду. Оставшись в рубахе, с поднятыми руками, шагнул к португальцам, вопя: "Не стреляйте, я христианин!". "Гиена ты! — прошипел штурман, истекающий кровью. — Гиена, предавшая дважды!" И из последних сил метнул кинжал вслед македонцу. Тот пошатнулся, рухнул на колени, все еще простирая руки к красному кресту на караке. Португальцы отступали обратно, не опуская оружия. Ни капли их крови не осталось на корсарской палубе. Андрес перелез по сваленной им же бизань-мачте на караку. Крючья отпустили турецкое судно. Оставшиеся в живых корсары гадали, уйдет ли теперь карака? Но нет. Факелы и сосуды с зажигательной смесью обрушились на них. Турки метались от одного очага к другому, надеясь потушить огонь. Их подстегивали крики и насмешки португальцев. Чтобы пламя не перекинулось на караку, она отошла дальше. Потом подняла паруса и, дав прощальный залп по ограбленному судну, продолжила плавание, доверив Аллаху спасать обезумевшую горсточку корсаров. И вскоре лишь дымное пятнышко на горизонте свидетельствовало о случившемся.
Карака направлялась в Гоа, португальскую колонию на индийском берегу.
Капитан — его звали Суариш — расспросил Андреса о его приключениях, но делал это столь сухо, что не располагало к откровениям испанца — Андрес не стал говорить ни про инквизиционный трибунал, ни про причину, заставившую его покинуть Кастилию. И если б ни Искандер-Али со своей "Аме", как следовало из слов Андреса, он, захотевший свет посмотреть и у голландских врачей поучиться, был бы сейчас в Гааге или Амстердаме.
— А провиант ты захватил с караки?
— Нет. Даже не пришло в голову.
— Зря. Месяц плыть. На тебя не рассчитывали.
— Хоть бы сказал кто из ваших!.. Полно продуктов осталось.
— Больше забот у них не было — под турецкими кинжалами думать о твоих сухарях.
Суариш замолчал, устремив взор в пустынные морские дали.
Очень неуютно стало Андресу. Непривычно чувствовать себя нахлебником. И действительно, с какой стати должны моряки кормить его?
— Я отработаю. Даже если вашему врачу помощь не понадобится, я могу многое, самую черную работу...
— Дело не в помощи, а в количестве провианта на борту.
И снова замолк. Опять унижаться и выпрашивать милостыню? Сколько можно? Андрес сменил тон:
— Ну, тогда при встрече с любым союзным Португалии судном, направляющимся в Аден, разрешите перейти на него!..
Суариш расхохотался. Едва успокоился — так весело было капитану.
— Ах ты, крыса сухопутная! Не знаешь, что такое муссон? Встречных судов не бывает здесь в это время. Только галеры — неуклюжие черепахи — плавают куда хотят, лишь бы гребцы были поздоровее. Но разве ж им добраться до Индии? Ветер, ветер! Вот наш друг и враг. А с тобою?.. Ну что же делать? Ради Хориста будешь получать половинную норму еды.
— Благодарю.
Все дальше забрасывала его судьба.
Андрес время от времени прикасался ко лбу. Жжение прекратилось, но исчезло ли клеймо? Ни зеркала, ни гладкой металлической пластины не было под рукой. Он обратился к одному из матросов, казавшемуся наиболее дружелюбным: