Урсулу и Глорию, как бабочек на свет фонаря, влекло к колониям. Они зарабатывали в портах дукаты, дублоны, песо — отдавали их матросам, женщин прятали в каравеллах или караках, непременно обнаруживали, ссаживали в очередном порту, но с каждым месяцем они приближались к вожделенному месту. И карака Суариша должна была стать последним судном. Никаких промежуточных портов — уже не высадят. С палубы две дороги: или на дно, или в Гоа. Они надеялись на милосердие.
Не добряк Жуан, а матрос по имени Салданья, вечно заискивающий перед капитаном, выволок Урсулу с Глорией из укрытия. За волосы. И гадливенько подхихикивая, швырнул их на колени к ногам Суариша. Они стонали, размазывая слезы по щекам. Распатланные, в мятых платьях... Урсула прикрывала ладонью прореху на юбке — зацепилась за гвоздь. Они умоляли простить их, призывали всех святых в свидетели, что не оставалось другого выхода.
Суариш сурово молчал, давая женщинам прийти в себя. Свободные от вахты матросы, купцы, миссионеры сгрудились вокруг, радуясь неожиданному развлечению. Монахи изображали негодование, возводя взор к облакам, перебирая четки и шевеля губами. Торговцы цокали языками, покачивали головами, ожидая развязки". А моряки — кто был в курсе — смотрели сочувственно. Суаришу, в общем-то, было все равно. Двумя пассажирами больше или меньше — карака не потонет. Если бы негодник Жуан — и Кабрал замешан тоже? — сразу поставил его в известность и поделился деньгами, все обошлось бы тихо-мирно. А теперь? Выкинуть их что ли? Но тогда обстановка, и без того нестабильная, может стать угрожающей. Путь еще долог... А оставить на виду у всех — не избежать соблазнов. А вдруг передерутся его петухи, завоевывая благосклонность потаскух. И Суариш решил оставить последнее слово за командой.
— К акулам их, — с упоением вскричал Салданья.
— Пощадите! — сильнее заскулили женщины.
Рядом с ними упал на колени Жуан. Он стал бить себя кулаком в грудь:
— Капитан, это я виноват!.. Я!.. Тогда уж лучше меня вместо них за борт!
Но Жуан был матросом ушлым и сильным. Стоило ль менять его на двух дурех, чтобы только проучить остальных?
— С тобой разговор особый! — пнув его сапогом побольнее, сказал Суариш. — Ты вполне заслужил встречи с морским дьяволом. Если и останешься, спишу на берег при первом же случае. Заговорщик поганый!..
Но сам подумал, что посмотрит на дальнейшее поведение Жуана: если приползет к нему этот идиот и отдаст все до последнего медяка, полученное от шлюх, оставит его, так и быть.
— А ты, Кабрал, что скажешь? — спросил он интенданта. — Ведь не мимо тебя они прокрались на караку?
— Не мимо, — тоскливо проговорил тот, — виноват, видит Всевышний, разжалобили меня девки. Но теперь каюсь. Я — как вы... Велите — собственными руками их спущу.
Остальные моряки загудели несогласно. И торговцы встали на защиту женщин. Постные мины стыли лишь на монашеских физиономиях.
— А оставлю... так вы ж мне тут устроите бордель из благородной караки.
— Нет!.. Пусть плывут, не дотронемся... — послышались отдельные выкрики. Но единодушия среди матросов не было.
"Вот свалились на мою голову. Мало испанца... С первых дней все насмарку," — подумал Суариш и, чертыхнувшись, сказал:
— Значит так, милостивые сеньоры, благодарите заступничков. Но учтите, разврата не потерплю. А посему — марш в мою каюту, будете сидеть взаперти. А мне придется устраиваться как-нибудь.
— О! Какое благородство! — воскликнул один из миссионеров.
— Нет, нет! — вскричали: женщины, слегка воспрянув духом. — Ни за что! Благодарим... целуем руки... но оставьте нас там же, где прятались мы! Никто нас и замечать не будет. Мы — тише мышек...
— А еда?
Этот вопрос более всего волновал капитана.
— Мы запаслись! Вяленое мясо, сухари, масло, оливки, вода...
— И где все?
— Отдали сеньору Кабралу.
— Доберемся до Гоа, пусть с вами разбираются тамошние власти. И Суариш махнул рукой, мол, тогда Бог с вами. Отправился в каюту, достал рутейру, дописал к списку пассажиров еще двоих. Следовало проверить содержимое кладовой. Раз уж Кабрал подвел капитана с этими девицами, от него можно ожидать и другого подвоха. Суариш не зря беспокоился. Перед отплытием он с Кабралом, просчитав количество необходимой провизии, уменьшили ее на четверть, разделив оставшиеся деньги пополам — далекие и опасные плавания теряли всякий смысл, если не сопровождались хорошей наживой. Единственное, что, может быть, оправдывало Суариша это отсутствие особого пайка. Он ел то же и ни на грамм больше, чем матросы.