Серафима притихла и так молча посидела минутку другую, потом прихлопнула по коленкам руками и сказала
— Права ты во всем, Анна Петровна, во всем права. Но нет у нас сил жить по такой твоей правоте. Пойми, как я заставлю детей горести и скорби любить? Они и постятся-то лишь в Пятницу Страстную перед Пасхой. Причаститься дочку еле-еле согнала в последний раз. А внучка вообще не желает идти в храм. Зачем, говорит, пережитки, мол. Прости Господи... — неожиданно Серафима заплакала.
— Молись, Серафимущка, Господь управит, — утешала Анна Петровна, но помнила она, что и у них с Антонинушкой в роду много таких же, которые в затмении веру считают пережитком. Действительно, прости им Господи!
Поздно вечером, когда остались они вдвоем с сестрицей, Антонинушка вдруг обратилась с неожиданной просьбой:
— Будут меня хоронить, если пост будет, пусть стол поминальный постным делают и водки не надо. Это обязательно!
— А что это ты об этом, Антонинушка? — растерялась Анна Петровна, когда это тебя хоронить? Что еще выдумала? — говорила, а сама не верила — ведь и вправду — не сегодня завтра.
— Тебе что же сон какой приснился? — пыталась было доискаться, но сестрица не стала ничего объяснять, а еще раз напомнила:
— Так не забудь, Аннушка, если в пост!
Ночью Анна Петровна все прислушивалась со страхом: а вдруг сегодня? Но, слава Богу, ничего не произошло. Спокойно прошли и последующие несколько дней…
Четырнадцатого марта начался Великий пост. А ночью остановился их старый сталинский будильник. Анну Петровну буквально вытолкнуло из сна острое предчувствие беды. Что-то случилось! Она встрепенулась и решила, было, что умерла сестрица.
— Антонина! — закричала она в голос, но тут же услышала:
— Здесь я сестрица, здесь.
Что же это такое? Господи, помилуй. И тут она поняла, что не слышит тиканья будильника. Много-много лет она аккуратно его заводила каждый вечер, и накануне тоже, и он не подводил, без устали, как какой-нибудь былинный богатырь, стучал себе и стучал, но вот... все-таки остановился. Не к добру это. К беде... Значит скоро? Действительно скоро? Господи, не забирай ее, — взмолилась она, — как же я одна?
Протянулись первая, вторая и третья недели поста. Сестрица почти что не ела. Она выпивала раз в день теплой водички, а иногда и от этого отказывалась. Кушала лишь в субботу и воскресенье — по одному разу. В Благовещение ее причастил батюшка из Мироносицкого храма. Антонинушка воспрянула и посвежела лицом, но через пару дней уже не смогла подняться с кровати и лежала теперь, вышептывая непресекающуюся молитовку. На это давал ей Господь еще сил.
Анна Петровна уже не плакала, она смирилась и подолгу сидела рядом с сестрицей, словно желая напоследок на нее насмотреться. А за окном все дышало весной. Снег совсем сошел, и деревья набухали жизнью. Природа лишь готовилась, а люди уже ожили: детвора играла в футбол, и покрикивали выпивающие за доминошным столом мужички. Такова жизнь: совсем незаметно перетекает она из нынешнего века в будущий и те, которые остаются не замечают этого, предаваясь привычной суете. Самая великая тайна всех времен — тайна смерти — остается вне этого круга повседневной суеты. Увы!
В субботу, перед цветоносной неделей, Антонинушку соборовали и еще раз причастили. Сделал это все тот же безотказный мироносицкий батюшка, спаси его Господи. Ах, если бы мог приехать батюшка Валентин! Но у него столько страждущих чад, столько неотложных обязанностей и дел, что оторваться от прихода невозможно никак. Даже на епархиальные собрания давным-давно не ездил батюшка, что всегда обрушивало на его голову недовольство церковного начальства. И отпусков никаких не было — уже много-много лет. Но, слава Богу, думала Анна Петровна, не осталась сестрица без напутствия. Слава Богу!
Так с Божией помощью дожили до Пасхи. Словно в ладошках, бережно несла Анна Петровна Благую весть о Воскресении и с порога комнаты возвестила сестрице:
— Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! — тихо отозвалась Антонинушка.