Кто-то вошел, что-то спросил. Николай Афанасьевич ничего не понял, замахал на вошедшего руками. Посетитель, удивленный, вышел. Профессор выглянул в приемную.
— Нина Георгиевна! Меня ни для кого нет.
— Хорошо, Николай Афанасьевич. Вас нет.
Но, через час заглянул ректор.
— Вас нет, а вы здесь?
— И так, и не так, Георгий Иваныч. Хотите сенсацию? Студент-выпускник Дроздов вместо дипломной работы написал диссертацию!
У ректора удивленно вытянулось лицо, — В самом деле?
— Ничуть не сомневаюсь. Поеду дома дочитаю. Думаю, придется еще поработать.
Назавтра профессор Резников был в Министерстве высшего образования. По телефону он договорился о приеме у заместителя министра Зеленкова. Хорошо всем знакомого здесь профессора тотчас пропустили в кабинет. Николай Афанасьевич и Зеленкову сказал те же слова, что и недавно ректору.
— Борис Дроздов?! Второй раз уже слышу это имя. Экстернат в техническом вузе для него добивались, кажется. Да, точно, Вальцов. Не слишком ли много для него исключений?
— Талантливому человеку надо помочь.
— Верю вам. Что я могу сделать в данной ситуации?
Николай Афанасьевич высказал свои соображения: нужна авторитетная комиссия ученых, чтобы узаконить уникальный труд.
…Так появилась «высокая комиссия». Резников и Протасов доложили ей, как родилась диссертация Дроздова. А потом появилось дополнение о полемике Дроздова с доктором наук Протасовым.
Изучение дополнительного материала и разного рода согласований заняло больше месяца. Дело было не совсем обычное. А тут вдруг Дроздова пригласили в Министерство высшего образования и направили в Высшую аттестационную комиссию. Принял Бориса седовласый человек лет шестидесяти.
— Садитесь, товарищ Дроздов.
Борис сел. С любопытством посмотрел на работника ВАКа. Тот вытащил какую-то бумагу, написанную от руки. Два листа, вырванные из школьной тетради, были сплошь подчеркнуты красным карандашом.
— Вы уж извините… Вам, Борис Андреевич, придется ответить на несколько неприятных вопросов.
— Пожалуйста. Готов.
— Скажите… Кто вам помогал в создании вашей диссертации?
Странный был вопрос.
— Если откровенно… Не будь Василия Василича Протасова, я, наверное, ни за что не взялся бы за эту работу.
— Значит, это правда, что он помогал вам?
— Конечно, правда. Только не помогал, а помог конкретно.
— А если еще точнее? Чем именно? Перечислите по пунктам, в чем его конкретный вклад.
— По пунктам не могу, потому что пункт один. Это Василий Василич подсказал мне тему дипломной работы.
— Вы хотите сказать, диссертационной работы?
— Почему диссертационной. Я тогда не думал ни о какой диссертации. Получил разрешение сдавать экстерном, сдал все зачеты и экзамены. А когда подошло время, Протасов подсказал тему для диплома, и я написал.
— И это все?
— А разве подсказать по-настоящему актуальную тему — мало?
— Понимаю вас. Разумеется, немало. Но речь идет о том, что кто-то ведь с вами делился своим накопленным.
— Это вы правильно заметили. Только не один профессор Протасов, а еще несколько немецких коммунистов. Но я их всех упомянул в работе.
— Простите, вы, конечно, хорошо знакомы с Аллой Васильевной Протопоповой.
— Конечно.
— А какую она оказала помощь в создании диссертации?
— Абсолютно никакой. Доцент Протопопова даже не знала, о чем я пишу, как и вообще кто-либо на факультете.
— Это действительно так?
— Если это необходимо, могу дать партийное слово.
— Нет-нет, этого вполне достаточно. И последний вопрос… Уж извините. Кем вам доводится товарищ Вальцова? Борис добродушно улыбнулся.
— Тещей. Но я бы еще назвал ее добрым своим другом. — По каким соображениям?
— Личным… Во всяком случае, к моей работе теща отношения не имеет.
— Так ли это?
— Разумеется. Впрочем, вру. Она помогла мне быстро перепечатать работу, потом переплести ее.
Собеседник мягко рассмеялся.
— Дорогой мой Дроздов. У меня к вам просьба. Не могли бы вы на днях забросить мне по пути черновик вашей диссертации?
— Хорошо. Пожалуйста. Только я не пойму, зачем это министерству? Там все исчеркано-перечеркано.
Опять последовал вздох.
— Формальность. Нужна экспертиза. Но вы не беспокойтесь. Рукопись непременно возвратим.