— Но почему ты отвергаешь мою помощь?
— Потому что в неполные восемнадцать я роту водил в штыковую. Привык отвечать и за себя, и за других. А вы с «папулечкой» меня опекать хотите. Ну да ладно!
— То-то ладно. Ишь развоевался… Скажи-ка лучше, как все это понимать?.. То с палочкой едва-едва, то почти строевым?
Лицо Чулкова вспыхнуло и тотчас засияло улыбкой.
— А все вот так и понимать. Идет процесс выздоровления, как говорит мой врач. На комиссии перенервничал, устал, поэтому едва плелся. Потом отдохнул, собрался с силами и показал, на что способен.
— Но левую все-таки заметно подволакиваешь…
— Еще бы. Болезнь — не шутка… Ты ведь сам писал: «Молодой организм», «Воля к выздоровлению», «Характер»…
Борис улыбнулся и хлопнул Чулкова по плечу:
— Так держать, гвардия!
Чулков схватил его руку, крепко сжал.
— Молодец! — вырвалось у Дроздова.
— А была тряпкой, — торжествовал Денис. — На глазах сильней становится. Тут мне случай помог.
И Чулков рассказал любопытную историю.
В госпитале инвалидов войны, в самом первом, в одной палате с ним лежал скульптор, бывший минер, одну руку ему оторвало по плечо, а вторую по локоть. Лечили его долго, раны давали свищи. Вот этот скульптор и посоветовал Денису вместо упражнения с мячиком заняться пластилином, чтобы не так надоедливы были механические упражнения.
«Может быть, у тебя что-нибудь такое и объявится, что талантом зовется. Попробуй».
Денис последовал совету и неожиданно увлекся этим занятием. Довольно скоро у него стали получаться смешные человечки, добрые и злые, смелые и трусливые.
Скульптор, когда Денис показал ему фигурки, удовлетворенно хмыкнул:
— Способности налицо. Но тебе… необходима школа. А позволит здоровье? Для ваяния нужна незаурядная физическая сила. Кроме таланта, разумеется. Нужны… мускулы.
Увлеченный новым делом, он и выписался из госпиталя. Но все-таки заработать себе на жизнь ваянием Чулков пока не мог, а пенсия была крохотная. На фронт Чулков ушел после окончания средней школы, стало быть, пенсия, определявшаяся из среднего довоенного заработка, оказалась минимальной. Добрые люди посоветовали потребовать справки с железной дороги, где недолгое время Денис работал кочегаром на маневровом паровозе. Нужные справки пришли, и пенсия его сразу же возросла почти в три раза, но и теперь она была слишком мала. Волей-неволей пришлось задуматься, как обеспечить себя в будущем. Скульптурой себя не прокормишь… Денис замолчал, задумался.
Задумался и Дроздов. Куда было проще Грише Зонову, почти ровеснику Чулкова. В годы войны Гриша хотя и работал наравне со взрослыми, и недоедал — все равно оставался мальчишкой, озорным, непоседливым, единственное, что могло его удержать от шалостей, это перспектива быть наказанным и снова оказаться в детском доме. Куда с легкой руки Константина Арефьевича его чуть и не возвратили. Борис отстоял Гришу, сказал тогда, что цыплят по осени считают, еще покажет себя и Зонов. Эти слова припомнил Разумнов, когда обмывали диплом Григория. И чего греха таить, Зонов, сам того не сознавая, повлиял даже на судьбу учителя — после той рекламационной командировки на Украину Дроздов решил получить диплом.
На другой день, встретившись с Дроздовым в условленном месте, Денис предложил:
— Хорошо бы над портретом твоим поработать. Подбородок у тебя интересный… И лоб.
— Борис согласился: ему хотелось посмотреть, как работает Чулков.
Чулков повел Бориса к себе в «мастерскую». Для мастерской Чулков выпросил ветхий сарай, принадлежавший институту.
Странное впечатление производили скульптурные замыслы Дениса. Все фигурки, вылепленные из пластилина, были гротескными, но было в них что-то притягательное, привлекающее остротой видения. Особенно поразил Бориса скульптурный портрет доктора Хачатряна: огромный чуб, широкий лоб, длинный тонкий нос, лицо разгневанное, а длинные руки прижимают к груди вырывающегося ребенка в образе Дениса, в галифе, гимнастерке, сапогах и даже с трубкой в зубах.
Дроздов хохотал над Хачатряном.
— Здорово схватил его… Самую сердцевину, — ответил Борис. — А Размик видел?
— А как же? Чуть мне дырку в голове не проделал за портретное сходство.
И вдруг Дроздов удивленно остановился у портрета знакомого ему человека. Особенно были знакомы рваный шрам на голове и в глазах подчеркнутая неистовость. Этого человека он знал наверняка. Почему Чулков сделал его портрет в гипсе? Гипс для него пока еще роскошь, и немалая, об этом Борис уже знал. Выходит, дорог Чулкову этот человек? Постой… Он говорил, что его названый отец «на высокой должности человек», «к высшей школе прямое отношение имеет». Так это же Зеленков Иван Иванович. Точно он. Замминистра. С ним разговаривал Борис перед несчастным случаем, он предлагал ему тогда ехать в институт в своей машине. Борис ошалело покачал головой. «Ну и стечение обстоятельств». Его нестерпимо потянуло к оставленным делам.