Женя признала Бориса только на пятый день. Вспомнила она и о драке на улице, заволновалась, заметалась на постели. Но к радости Бориса, а также сестры и врача, явившихся по звонку, сознание больше не теряла.
— И все-таки ты лягавый, — были ее первые слова, обращенные к Борису.
Борис ответил как можно мягче:
— Будет тебе выдумывать небылицы. Я же тебе сказал: слесарь я. На заводе работаю.
— А бумага у тебя есть? — строгим голосом осведомилась Женя.
— Какая еще бумага?! Что я, корреспондент какой-нибудь… Пропуск на завод имеется. Вот он.
Борис поднес к глазам Жени заводской пропуск с плохонькой фотографией.
— Тут одни уши видны. — Женя слабо улыбнулась.
— Почему это одни уши?
Борис был задет за живое. Он взглянул на фото и теперь тоже заметил, что уши действительно были самой заметной деталью, только они и получились четко, а все остальное размытое и блеклое. Неужто и в самом деле у него так вот торчат уши? Борис незаметно потрогал их и, не удержавшись, рассмеялся.
Но лицо Жени уже было строгим и замкнутым. Она пристально вглядывалась в Бориса.
— Что-то физиономия твоя… Где я раньше могла тебя видеть?
Борис обомлел. Все-таки вспомнила… Но Головастов строго-настрого наказывал: ни слова о случае на вокзале. — Во сне могла видеть. И обязательно с такими вот ушами, — перевел Борис все на шутку.
И опять в ответ Женя не улыбнулась. Она вспоминала, вся ушла в прошлое.
— Слушай, бабка старая… Долго будешь копаться в дырявой памяти? Бульон остынет.
— Сам дед.
— Я вот нажалуюсь тете Паше, она тебе «утку» вне очереди подаст.
Женя вспыхнула, смущенно отвернулась к стене. Из-за этой «утки» каждый день происходили перепалки. Не желала ею пользоваться стеснительная девица. А тетя Паша, рассердившись, шлепнула ее по голому заду, вызвав хохот в палате.
— Женька! Чего изводишь парня? Ешь!
Это с койки у окна раздался голос. Лет сорока женщина. Какой-то пьяница по ошибке чуть на тот свет ее не спровадил. Теперь провинившийся ходил каждый день с судками и узелками. Уже все знали: Екатерина Михайловна Михеева — передовая ткачиха. О ней писали в газетах. В палате рассматривали ее портрет в каком-то журнале. На загляденье хороша собой была эта женщина.
Ее сердитый окрик подействовал. Борис уже знал, как почтительно относилась Женя к Екатерине Михайловне. Шепнула как-то:
— На маму похожа.
Бориса подмывало узнать что-нибудь о матери Жени, но, вспомнив строгий запрет Головастова, лишь спросил:
— Такая же чернявая и глазастая?
— Нет, у мамы волосы… чистое золото… — и вдруг побледнела, а потом минут пять подозрительно сверлила его глазами.
Услышав голос Екатерины Михайловны, Женя втянула голову в плечи и вопросительно глянула на Дроздова: чего медлишь-то?
Борис поставил тарелку на подставку, сделанную для лежачих больных, просунул руку под подушку и осторожно приподнял Женю, та чуть раскрыла пухлые, побледневшие за время болезни губы и проглотила ложку бульона. Но как-то судорожно, торопливо.
— Не торопись. Поезд уходит только вечером.
Женя покосилась на Бориса. В глазах ее блеснула искорка смеха. Он заговорщически подмигнул. Женя слабенько фыркнула — молодость брала свое. Борис был далек от мысли, что Женя привыкла или привязалась к нему. Просто примирилась. Как с тетей Пашей, с ее «уткой» и воркотней, как с уколами, с настойчивыми расспросами врачей. С каждым днем Женя становилась послушней. Но доверия к нему до сих пор не испытывала. Борис это знал наверняка. Душа ее была за семью замками, а ключи от них… Эти ключи он искал настойчиво и терпеливо. Борис невольно сравнивал эту Женю с той, какой она была в столовой. Даже во время драки она была целиком с ним, с Борисом. Тут же ее будто подменили.
Борис ничего не понимал…
И теперь он с тоской думал: «Девочка моя милая, что же с тобой происходит?»
До слез было жалко смотреть на нее. Медсестра вчера показала ему свои руки со следами Жениных ногтей. Стараясь не разбудить больную, сестра попыталась осторожно поставить ей градусник под мышку. Женя проснулась и кошкой вцепилась в ее руку. От неожиданности сестра громко вскрикнула, хотела вырваться, но не тут-то было. Женя скорей содрала бы с нее кожу, чем отпустила руку.