Исключением был Роман. Вальцов решил выложить правду, какой бы мрачной она ни была, и, признаться, пожалел о том. Софья тяжело пережила это сообщение.
— Боже мой, я же слепой жила… Плохой, никудышной матерью оказалась.
— Это вы зря… Роман сам виноват.
— Иван Федосеич, неужели вы не понимаете? Нет плохих детей. Есть лишь скверные родители.
— Закваска у Романа, по-моему, была кулацкая. Еще с детства.
— Я могла и должна была это заметить. Но даже не видела, как за спиной заговорщики собирались. Какая-то куриная слепота!
— Мне прикажете, как Сазонову, защищать вас от себя самой?
У Софьи округлились глаза.
— А он защищал?
— Иначе вы были бы за решеткой, а не здесь.
— Неужели?! Господи! А я, верите ли, думала, что он всеми силами старался меня упечь за эту самую решетку.
— Ну, что вы! Дай-то бог побольше таких чекистов Вальцов первый раз дал себе волю и не очень-то деликатно отругал Софью за «куриные рассуждения». Опомнился оттого, что увидел широкую улыбку собеседницы. Замолчал, удивленный.
— А вы человек темперамента, — удивилась Софья.
Чем дольше Вальцов говорил, виделся, дышал одним воздухом с этой необычной женщиной, тем больше убеждался в обреченности своего чувства к ней. Его страшило расставание, хотелось быть с Софьей как можно дольше, да и она вроде бы стремилась к этим встречам. Но ни одного слова, как-то ставящего все в их отношениях на свои места, не было сказано. Скорей всего это было вызвано неизбежной и скорой разлукой.
Размышляя над создавшейся ситуацией, Вальцов гулял в одиночестве по аллее и удивлялся тому, что так долго не появляется Софья. Они, как правило, выходили на прогулку почти в одно время. Иван решил, что седоголовый преподаватель иностранных языков, по ее словам, уже успевший вытянуть из нее все жилы, опять задерживает свою ученицу. А как сегодня полыхает золотом лес, особенно осиновая и березовая чаща! Вальцов неутомимо ходил по аллее, в надежде, что Софья когда-нибудь да освободится и он сегодня увидит ее.
А у Софьи в это время был трудный разговор с Голубевым.
— Мы получили ваше письмо, Софья Галактионовна, напрасно приходите в отчаяние. Мы же дали вам слово позаботиться о ваших детях…
— Пока у вас не будет своих детей, вам не понять моей тревоги. Вся душа исстрадалась.
Голубев развел руками.
— Что нет у меня детей, не моя вина. А вас я понимаю хочу сообщить вам: что касается Жени, то ее судьба, можно сказать, сложилась. Сейчас она в больнице. Не пугайтесь, — остановил он побледневшую Софью. — Садитесь. Жизнь ее вне опасности. После больницы ее примут на текстильный комбинат. Обо всем договорились. У нее будет специальность. К тому же есть все основания надеяться, что у вашей дочери будет хорошая семья.
— Да неужто?! — Глаза у Софьи вдруг оживились. — А кто же мой будущий зять?
— Рабочий. Передовик, ударник. Кстати, увлекается иностранным языком, много читает, тянется к науке.
Софья глубоко вздохнула.
— Неужели все образуется? — лицо ее посветлело. — Андрей Иваныч, а нельзя ли нам с Женей повидаться?
— Думаю, что можно. Перед отъездом вам разрешат встречу. Скорее всего я привезу вашу дочь сюда, на дачу. Впрочем, не будем забегать вперед. Заверяю вас в одном: без свидания с дочерью вы не уедете.
— Спасибо вам, родной вы мой. Не знаю, как и благодарить.
— Оставьте, Софья Галактионовна.
Голубев устроил свидание Софьи с Женей на три часа. Три часа они лили слезы, говорили и наговориться не могли.
А через три дня Софья Галактионовна покинула дачу. Прощание с Вальцовым получилось скомканное, наспех. Тарахтел мотором автомобиль, шофер недовольно покашливал, глядя на часы.
— Встретимся ли когда-нибудь, Иван Федосеевич? — дрогнув голосом, сказала Софья.
— Встретимся, если оба того захотим. Ну, прощайте, Софья Галактионовна. — От сдерживаемого волнения Вальцов говорил густым басом.
А через минуту уже не слышно стало мотора автомобиля, и даже не верилось, что эта женщина стояла только что здесь…
Глава шестая
«На всю жизнь!»
В тот день к началу смены в цехе появились директор завода и еще какой-то инженер, кажется, из планового отдела — вспомнил Борис. Вроде бы приход их был и случаен и никого не должен был удивить, однако они долго о чем-то спорили в стеклянной светелке начальника цеха Тарасова и нет-нет да и поглядывали из-за стекла: как люди становятся к верстакам, как принимаются за дело.
Борис втянулся в работу и уже не замечал, что все трое наблюдают за ним и за его соседом Максименко. Максименко тоже в первые минуты косился на начальство, но через час успокоился и работал в обычном для него темпе — не торопясь и особо не напрягаясь.