— Очень!
— А за что?
— Разве любят только за что-то? Все время о тебе думаю.
— И я тоже. Но боюсь, боюсь!..
— Чего?
— Уйдешь! Узнаешь все и уйдешь.
Первым порывом было сказать, что он и так знает много, но не ушел же — наоборот, стал еще ближе и теперь готов заслонить ее ото всех бед, от всего злого и подлого.
Но сказал другое:
— Запомни, Женя. Никогда у тебя не будет более верного человека, чем я. Что бы со мной или с тобой ни случилось… — Он сжал в ладонях ее лицо, заглянул в глаза. — Помни, у меня это — на всю жизнь.
— Это правда?!
— Правда. Сил у меня на десятерых хватит. Если поверишь… шагай рядом.
— Да я знаю… верю… Но я, я такая плохая… Разве я могу с тобой… с таким… — и заплакала, горько и безутешно. — Я исстрадалась вся.
— Но почему?!
— Тебя так долго не было. Я думала — ну все, конец. Узнал обо мне и шарахнулся… А Тамара мне сказала… ты в какой-то комиссии…
— Тамара?
— Она тебя тоже ждала.
— Почему меня? У нее же Сашка…
— Нет… Он ко мне лезет. Четыре раза провожал. Замуж зовет.
— Так вот сразу… и замуж! Голову ему задом наперед…
— Не надо. Я ему и так повернула.
Потом они опять целовались. А Бориса сжигала мысль: вдруг у Сашки всерьез? Мордобоем тут не поможешь, в ней, в Жене, все дело. Но Борис так и не смог сказать в тот вечер, что видит Женю своей женой.
А Женя чего-то ждала, заглядывала ему в глаза, глубоко вздыхала… О чем вздыхала?
Глава седьмая
Измена
Покатились недели, складываясь в месяцы… В один из выходных побывал Борис у Пашки Зыкова. Встретили его с такой радостью и хлебосольством, так хорошо ему показалось после общежития в семейном кругу, что он заколебался: а может, зря отказывается поселиться у Зыковых? Но когда стал рассказывать о себе, в глазах у Пашки промелькнула ехидная завистливая усмешка. Мелькнула и тотчас погасла.
«Нет уж, шалишь. Буду жить у себя», — подумал Борис.
На службе у Пашки были немалые достижения, об этом он говорил долго, с подробными деталями. Он догнал, а потом и оставил позади дядины рекорды скоростного резания металла. Так что Пашка тоже жал в рекордсмены.
С Женей Борис встречался каждую неделю. Зимой ее аттестовали на разряд. Работала она с увлечением. Получала Женя почти в три раза меньше Бориса и одевалась во все простенькое, дешевое, а выглядела королевой. Они ходили в театры, в кино, как-то Борис затащил Женю на лекцию с интригующим названием — «Есть ли жизнь на других планетах», но девушка заснула под мягкий говорок лектора, доверчиво прислонившись к плечу Бориса.
Потом Борис часто вспоминал, как посапывала Женя во время лекции у него на плече, причмокивая пухлыми губами, которые он так любил целовать.
А Женя все больше стала задумываться: любит ли ее Борис, если ему достаточно одних поцелуев?
Время, прожитое в Москве, многому научило Женю. На ее глазах распался привычный уютный семейный мир. Она понимала, что между матерью и отцом что-то происходит, что именно, не знала и все же сердцем тянулась к матери. Ни словом не обмолвилась мать, почему так поспешно отправляла ее в Москву, на учебу, даже не особенно задумываясь над выбором учебного заведения. Так было надо, и Женя смирилась с этим, мечтала о дипломе, о самостоятельной независимой жизни, тем более учеба подходила к концу.
Роман перечеркнул всю ее жизнь, в какое-то мгновение он превратил ее в свою сообщницу, в вокзальную воровку… Могла ли она противостоять Роману? Наверное, могла, не растеряйся она так, не испугайся его запугиваний их кулацким происхождением.
Из этих размышлений Женя извлекла одно, главное для себя, — все в этом мире зыбко, если ты не опираешься на сильную и преданную руку.
Неделю она голодная, бездомная бродила по Москве, Бориса ей, наверное, сам бог послал. Но он говорил ей ласковые слова, целовал, водил по кино и театрам, а о главном молчал, все оттягивал объяснение. Главная причина его нерешительности Жене была понятна — жилье… Им негде будет жить.
Но в конце весны на заводском дворе Бориса случайно встретил директор. Разговорились. Георгий Иванович спросил впрямую: не думает ли Дроздов жениться?
— Думаю, Георгий Иванович. Но куда деваться с женой? Не вести же ее в общежитие.
— Н-да… С жильем проблема, — он задумался. — Вот что, Дроздов. Подавай заявление. К осени, я думаю, комнату тебе выкроим.
Но рассказать об этом разговоре Жене Борис так и не успел.
Борис не знал, что у него есть соперник. Он потешался над этим старомодным словом. Но потешайся не потешайся, бейся о стену головой — факт есть факт, соперник был, и соперник победил его, Бориса, хотя и не вступал с ним в открытый поединок.