Буслаев прислал телеграмму: "Вторник выступаю на первых состязаниях. Дмитрий".
Я незамедлительно вылетел в Москву.
БУСЛАЕВ
Соревнования состоялись первого мая, но были скромными: первенство городского совета ДСО "Буревестник". Вместе со мной выступали четыре перворазрядника. Я страшно боялся и пригласил только самых близких.
На стадион пришла уйма народу, прикатило телевидение. Вот этого мне совсем не хотелось. Увидев нацеленную камеру, я словно ощутил массу острых взглядов. Люди наверняка пристально рассматривали меня.
Калинников сидел в первом ряду, беспрестанно елозил на скамейке. Он, видимо, волновался больше, чем я. Доктор помахал мне рукой, я ему в ответ тоже.
С микрофоном подошел телекомментатор.
- С праздником вас! Если не ошибаюсь, это ваши первые соревнования после катастрофы? Ваши планы на сегодня?
- Если мне удастся преодолеть два метра, буду доволен.
- Кому вы посвящаете свой прыжок?
- Вон, - я кивнул в сторону Калинникова, - ему...
На доктора сразу наставили телекамеры. Он заёрзал еще сильнее.
Телекомментатор поинтересовался:
- Кто это?
- Мой второй отец, - отозвался я. - Доктор Калинников, который родил меня заново.
Я стал суеверен: надел латаные-перелатаные шиповки, те самые, в которых установил последний мировой рекорд - два двадцать восемь. Как только я приступил к прыжкам, сразу почувствовалось, что люди на трибунах желают мне одного - удачи, победы над собой. И пришли они сюда затем, чтобы ее увидеть.
Начал я осторожно - с одного метра семидесяти пяти сантиметров. Потом метр восемьдесят, метр восемьдесят пять, метр девяносто... Все эти высоты взял с первого раза.
На метре девяноста пяти застопорился. Этот рубеж не покорился и моему последнему сопернику, перворазряднику. Он выбыл. У меня осталась последняя попытка.
Я встал на место разбега, глянул в сторону Калинникова. Он уже не ёрзал, а сидел тихо, я бы даже сказал, как-то прибито. Все прыжки, которые я совершил до этого, были и его прыжками. Неожиданно мне стало обидно за доктора: если я сейчас не перелечу через планку, значит, через нее не перелетит и он... Он, который столько сделал для этого и который сейчас, беспомощно застыв на скамейке, уже ничего не может поправить. И вдруг он поднял руку, сжал ее в кулак. Мол, я с тобой.
Страх, скованность мигом исчезли. Через его жест я ощутил силу. Силу души Калинникова, которая каким-то чудом на время переселилась в меня. Я с удовольствием побежал, с удовольствием оттолкнулся, с удовольствием взлетел. Взял!
Сотни зрителей зааплодировали.
Я попросил установить два метра и пять сантиметров для запаса. Как всегда, подготовка новой высоты заняла больше времени, чем сам прыжок. Она мне покорилась сразу.
После соревнований я, Калинников, Кислов отправились в ресторан. Вдруг официант вручил мне телеграмму,
Кислов пошутил:
- Правительственная?
- Почти что, - ответил я. - Какой-то Ешуков из Вологды.
Он писал: "Товарищ Буслаев! Огромное отцовское человеческое спасибо! Моя двенадцатилетняя дочь два года была прикована к постели. Она боялась вставать. С ней случилось это после испуга. Сегодня она увидела ваш прыжок и пошла. Представьте, встала и пошла, как раньше. Вы вернули в дом счастье. Спасибо".
Я спрятал телеграмму в карман.
- Что там? - спросил Калинников.
- Да так... - ответил я.
И вдруг подумал: "Она все оправдала, эта девочка: мой путь в спорт, рекорды, катастрофу и сегодняшний прыжок. Стоило жить и сопротивляться хотя бы ради одного: чтобы она пошла..."
КАЛИННИКОВ
Сидя за столом, я отстранился от разговоров, неожиданно пришел к простой мысли: "А ведь по сути дела мы все занимаемся одним и тем же: носим землю в подолах рубах, как когда-то я таскал ее в детстве, засыпая каменистую почву. Только каждый на свой участок. В спорт, литературу, медицину... И носить ее будем, наверное, до конца дней, потому что мы из одной и той же породы: "Не измени себе".
И еще подумалось: "Если бы всякий человек приносил в подоле своих деяний хоть одну полезную песчинку, то земля наша никогда бы не исчезла и не иссякла. Она не может беспрестанно давать людям жизнь, не получая от них ничего взамен. Земля - нам, мы - ей. Вероятно, это и есть единственный вечный двигатель всего нашего живого, разумного и бесконечного мира".
В Сургану я отправился железной дорогой. В поезде мне хотелось вволю отоспаться, подольше побыть наедине с самим собой.
Состав лязгнул, стронулся, набирая скорость, застучал на стыках колесами. Я поехал обратно, в глубь России...