Пиши, не ленись, я теперь тоже отвечать буду.
Твоя задушевная подруга Валентина Черемных».
— Тетя Поля! — затормошила племянница старушку. — Послушайте, чего мне Валька про Успенск написала. Не рубят там больше леса! Торфом теперь фабрику отапливают. И дома новые стоят — двухэтажные, как в городе.
— Валька Черемных, говоришь? Не помню. Не при мне родилась. А что она насчет лесу пишет? Или весь его на дрова перевели?
— Да не весь, не весь. Я же вам объясняю — на торф перешли. И все это сделал мой друг, знакомый хороший, бывший директор… Я его на днях в рыбацком поселке встретила, он… инженер.
— Это бывает, — согласилась старушка. — Другой раз в самом непредвиденном месте человека встретишь…
Катя засмеялась, словно серебро просыпала, кинулась к зеркалу посмотреть на себя — хороша ли?
— В эту субботу он меня в гости звал. А потом вместе приедем к тебе. Он хороший, вот увидишь. И жена у него была хорошая, да померла в одночасье от слабого сердца. Уж так он ее любил, так любил!
— Не дай бог за вдовца выходить, — сказала старушка. — Все и будет тебя с прежней женой сравнивать да корить, если чем не угодила…
— Не будет, — заверила ее Катя, — вот увидишь, не будет!
— Постой, — опешила тетка, — да, никак, ты замуж за него собралась?
Племянница ужасно смутилась. В самом деле, разве он говорил ей о женитьбе? Почему она решила, что это произойдет?
— Отвечай, Катерина, тебя спрашивают.
— Давно я его люблю, тетя Поля. Директором он был в Успенске. Сказать откровенно, он еще не говорил о женитьбе, но чего же медлить, ведь немолодой он. Да и сирота на руках.
— С ребенком? — ахнула тетя Поля.
— Я и мальчика его люблю.
— Опомнись, глупая. Этакую ответственность на себя брать. Неужто свободного парня не найдется!
Чуть не поругалась с теткой. Разнервничалась старая, собралась писать в Сибирь, чтобы отозвала мать Катерину обратно. Но когда узнала, что за человек Антон Петрович и каким неласканым выглядит мальчик, направление ветра переменилось. Теперь тетя Пеля сама настаивала, чтобы Антон Петрович как можно скорее пришел к ним в дом и непременно с сыном, которому небось и сказок никто не сказывает.
— Матери все же написать надо. По всему видать, пойдет у вас дело на свадьбу, такая весточка в радость ей будет.
Теперь Катя целыми днями мурлычет песенки, тормошит тетку, а про занятия в техникуме совсем забыла… Вызвали ее отвечать по алгебре, стоит она у доски и крошит об нее мел. Профессор просит написать ее уравнение с тремя неизвестными. А у нее в голове ни одного.
— Ставлю вам единицу! — рассердился профессор.
Вот позор-то! Это сразу снизило ее настроение.
В четверг, когда она кончала смену, забежал в цех новый секретарь комитета комсомола — не то Петрищев, не то Ветрищев. Разговаривая с ребятами, он жестикулировал растопыренной пятерней. На коротком носу толстые очки, сквозь которые голубые глаза его казались огромными, как у фантастического марсианина.
— Это ты Катерина Уржумова? — спросил он, останавливаясь у станка, где она возилась с масленкой.
— Ну, допустим, что я.
— Так. Значит, ты?
Катя ждала, что он скажет дальше. Он удостоверял ее, как справку, только что печать не пришлепнул.
— Так вот, Уржумова, есть сведения, что ты пассивная комсомолка. Ни в одном кружке не состоишь, политграмотой не занимаешься.
— А зачем мне политграмота? — поддразнивая его, спросила Катя.
— То есть как это зачем? Ты должна понимать, что к чему.
— Я и так понимаю. Вот ты, например, секретарь неважный. Подхода у тебя к комсомольцам нет. «Есть сведения, что ты пассивная». Ну и фразочка!
Секретарь растерянно потрогал очки на толстой переносице. Потом взглянул на рассерженную Катю и громко рассмеялся.
— Ой, молодец, Уржумова! Откуда ты взялась такая ежастая. Правильно критикуешь. Так и держи курс. Ну, здравствуй. Ветрищев моя фамилия.
Он энергично тряхнул ее руку, продолжая улыбаться.
— Надеюсь, у тебя все хорошо.
— А ты не надейся. Я по алгебре кол получила.
— Кол? — Ветрищев перестал улыбаться. Простодушное лицо его с белесыми бровками на смуглом лбу стало озабоченным. — Это в переводе — единица?
— В переводе — единица.
— Плохо. Я бы сказал, позор. Вечерница?
— Да, Петрищев.
— Ветрищев, — поправил он, не обидевшись. — Как же тебе помочь? Способностей, видно, к математике нет.