То, что он говорил, было странным. Неужели в самом деле бывает такая потребность выплеснуть из себя накипевшую горечь? Она незаметно посмотрела на него. Так, лет пятьдесят. Черты лица крупны, правильны. Ничего особенного. Можно встретить и не узнать. Так, наверное, и будет.
— Ну и что же, помирились? — из вежливости поинтересовалась Ольга Игнатьевна.
— Нет. Ждал несколько лет. Потом все-таки развели.
Расспрашивать дальше ей показалось неудобным. Но и молчать тоже неловко. Она взглянула в окно, увидела летящий снег и обрадовалась, что можно сказать хотя бы об этом.
— Ну вот, кажется, и зима. Этот уже не растает. Ой, смотрите, сколько уже нападало! Зато как посветлело.
— Я люблю снег. Но только прочный снег. И вообще я люблю все прочное. То, чему можно верить.
Она быстро взглянула на него и вдруг оказалась в плену его улыбки — очень доброй, широкой и ласковой. Так улыбаются дети: всем лицом. А зубы-то у этого человека очень белые!
Поезд замедлил ход, и Ольга Игнатьевна с ее соседом поднялись почти одновременно. Оказывается, он такой же высокий, как и она.
— Вам налево или направо? — спросил он, пропуская ее вперед.
— Налево.
— А мне по ту сторону. Жаль. Ну, будьте здоровы. Я часто вижу вас в этом вагоне.
«Часто вижу». Интересно. Никогда не замечала, что на нее смотрят, замечают. Ну что же, пусть. Только бы все-таки признать его в следующий раз, а то неловко.
Она задумчиво миновала скользкий и белый от снега мостик и все тем же размеренным привычным шагом одинокого человека, которому незачем спешить, прошла маленькую деревеньку и поднялась на пригорок, поросший лесом. А за леском опять поселок — ее поселок.
Когда доставала из сумки перчатки, опять пахнуло на нее яблоками. Завтра надо опять везти в город полную сумку. Иначе они испортятся. А сотрудники всегда рады. Только это утомительно — ездить с полными сумками. Вот сосед Ольги Игнатьевны, тот поступает просто. Продает дачникам. А она не может. Стыдно. «С какой стати стыдно, — говорит сосед, — мне ничуть не стыдно, я навоз покупаю — значит, должен возместить. Мне за яблоки еще спасибо говорят».
Сейчас в домике Ольги Игнатьевны яблочное царство. Плоды лежат на подоконниках, на полу, в плетеных корзинках. Всего десять яблонь, но если урожай — начинаются сложности и вечный вопрос: куда девать? Надо было спросить того пассажира в синем, что с яблоками делает он.
Сегодня она задержалась на терраске, чтобы взять с полу яблоко. От мороза она прикрыла их половиками. И все-таки замерзли, бедные. Держишь на ладони, словно зеленоватую ледышку. Антоновка! Любимое яблоко матери. Она нарезала его ломтиками и пила с ним чай.
— Мой стакан не троньте, — говорила она, когда дочери Ольга и Раиса мыли посуду. — Мне этого яблочка на неделю хватит.
Ольга Игнатьевна внесла холодное яблоко в дом и долго держала его на ладони, как бы взвешивая минувшее время.
Жили тогда Чернышевы в Сибири на Великом сибирском тракте. От прежнего величия да от слез, что кропили его ехавшие и идущие, остались теперь на тракте только вековые березы — толстые, с обломанными сучками и склоненным потоком листвы. Старики рассказывали, что они еще от своих дедов слышали, будто бы по этому тракту декабристов гнали, а потом вслед за ними на почтовых тройках жены проехали.
Где теперь эти тройки? Человек всегда что-нибудь теряет безвозвратно, приобретая взамен новое. Мать пишет, что и машины по нему не ходят — «дорогу новую ладят, и не повдоль железной, как тракт лежит, а все вглубь да вглубь через деревни».
Давно не была на родине Ольга Игнатьевна Чернышева. Раиса и подавно не ездит. Как-то так получается, что мать предпочитает сама приехать в Москву. И всякий раз у нее новости: у того сад появился да у этого. А в пору Олиного детства сады в Сибири редкостью были. Отец ездил за яблоками в город, и как ни странно, только зимой. Потому что в ту далекую пору только к зиме вспоминали в теплых краях, что есть еще на свете Сибирь, где из круглых плодов растет одна картошка.
Много отец не покупал — так, килограмма два, чтобы от вкуса не отвыкнуть. И чтобы подешевле, второго сорта, с гнилыми бочками. Ничего, гнильца для ребятишек — самая вкусность. Кожица сверху толстая, а под ней сахаристая кашица. Вкусно! Только в чай этот гнилой бочок уже не годился, мать всегда его браковала. Она выбирала, да оно и находилось даже во втором сорте, каменно-твердое зеленоватое яблоко с дружными лакированными семечками вокруг сердцевинки. Сестры яростно набрасывались на них, а отец, приехавший когда-то в Сибирь из Подмосковья, робко пытался остановить их.