В келью вернулась беззубая женщина, а следом за ней появились две дюжие девицы, больше похожие на переодетых мужчин.
- Уведите ее, - приказала настоятельница. – Она будет жить с сестрами Пруденс и Пешиенс, и мы будем звать ее…, - она наморщила лоб и, подумав, изрекла: - Силента. Помолимся, чтобы новое имя научило нашу новую сестру скромному молчанию.
Это унизительно – когда тебя голой волокут через весь двор. Пусть даже на нас с любопытством смотрели только женщины – одетые в одинаковые серые полотняные рубашки, подвязанные веревками. Я пыталась сопротивляться, но Эдит и Линда мигом объяснили мне, что делать этого не стоит. Причем объяснили, не произнеся ни слова и даже не наставив синяков. Одна из них легонько ткнула меня в солнечное сплетение, а вторая услужливо поддержала, когда я повалилась, едва не потеряв сознание от боли, и похлопала по щекам, что больше напоминало крепкие пощечины.
Меня, наконец-то развязали, и бросили в лицо мятую серую рубашку, а когда я торопливо оделась – протянули веревку, велев подпоясаться ею.
Я попробовала припугнуть, а потом задобрить своих тюремщиц, сказав, что являюсь очень знатной дамой, и за помощь их щедро наградят, а за насилие надо мной – жестоко накажут. Эдит и Линда переглянулись, а потом я получила еще один тычок в живот, и больше уже не заговаривала с ними.
Был вечер, и ужин я пропустила, но по указанию настоятельницы мне полагалась корка хлеба и чашка воды. Меня мутило, но я заставила себя сгрызть сухарь, а воду выпила с наслаждением. Что бы там ни придумали враги, я не собиралась покорно подчиняться уставу монастыря Магдалины. А для этого требовались силы.
Потом меня отвели в келью – такую же маленькую и сырую, как та, в которой я пришла в себя, и указали на лежанку, на которой валялся грубый матрас, набитый соломой и тонкое покрывало. В келье было еще две постели, и там уже свернулись клубочками женщины – я не разглядела их, потому что они натянули покрывала до самых макушек, то ли прячась от невозмутимых Эдит и Линды, то ли желая поскорее уснуть.
Я села на постель, а потом легла, укутавшись до подбородка. Но спать не хотелось. Слишком долго я была в забытьи, слишком многое свалилось на меня, чтобы я могла предаваться сну.
Жизнь преподносила одно потрясение за другим, явно проверяя меня на прочность. Я запретила себе думать о короле. Надо было подумать о себе самой. И выжить. И выбраться из этого ужасного места. Еще я подумала о королеве Тегвин, которая оказалась покровительницей монастыря-борделя, и ее лицемерие меня не удивило. После того, как она с таким усердием укладывала меня в постель к своему мужу, разве можно было удивляться, что она устроила из святого места дом терпимости?
Эдит и Линда ушли, и снаружи лязгнул дверной засов, две кровати дружно скрипнули, и ко мне подсели две женщины – в нижних рубашках из грубой ткани, простоволосые - они рассматривали меня с изумлением и любопытством, и одна все время хихикала.
- Говорят, ты – благородная леди? – спросила она, не переставая посмеиваться, а я подумала, что она сошла с ума – разве можно смеяться в подобном месте.
- Да, - ответила я, помедлив.
- Не врешь? – она подтолкнула другую женщину локтем.
Та нахмурилась и сказала:
- Конечно, не врет. Ты посмотри, какие у нее руки, Пешиенс! Да она в жизни ничего не делала!
- Ничего, скоро будет, как мы, - успокоила хихикающая Пешиенс то ли себя, то ли меня, то ли свою товарку.
Судя по всему, пребывание в монастыре святой Магдалины и новое имя не слишком ей помогли – она не могла и секунды усидеть на месте, все время ёрзала, и продолжала посмеиваться - даже зажала рот ладонью, чтобы смех не был слышен.
- Как тебя зовут? – требовательно спросила вторая, которую я поняла, как Пруденс – настоятельница называла эти два имени.
- Диана, - сказала я.
- Тебя не могут так звать! – возмутилась Пруденс. – Тут никому не разрешают зваться такими именами!
- Я не собираюсь подчиняться этим правилам, - возразила я. – Меня привезли сюда против воли…
- Как будто кто-то пришел сюда по своей воле! – Пешиенс смеялась все громче, пока Пруденс не ткнула ее в бок.
- Советую тебе не строить из себя богиню, - сказала Пруденс презрительно. – За старое имя дают десять ударов розгой. Будешь все время битая.