- Сир, - позвал он, когда король и его любовница продолжили путь к дому, - лучше бы нам поскорее решить, что будем делать дальше.
- У нас только два пути, - ответил Дидье, не выпуская руку Дианы из своей ладони, - бежать или бороться. Я не бегал ни разу.
Решено было отправляться в Ланвар. Коней впрягли в повозку, коней мятежников расстреножили, половину забрали, а остальных пугнули, чтобы умчались подальше. Гилберт Кадарн ждал казни, но король сам перерезал его путы.
- Только совет лордов выносит приговор по преступлениям против короны, - сказал он. – К тому же, столько лет я считал тебя родственником, не мне лишать жизни тебя и твоих людей без суда. Но на суде я буду свидетельствовать против тебя.
Стэфан настоял, чтобы Дидье ехал в повозке. Сам он вместе с сэром Криспином пересели в седла, сэр Ролф правил гнедой парой, а Ланвен, которая поджидала их в лесу неподалеку, устроилась рядом с ним на облучке.
- Вы еще не поблагодарили меня, сир, - сказала Диана, устраивая короля поудобнее, чтобы не слишком шевелил левой рукой и не тревожил плечо. – Только ворчали, - она накинула плащ и на себя, и на него, и прижалась с правой стороны, держась за поясной ремень Дидье.
Он чувствовал ее, как продолжение своего собственного тела. Женщина, которая отправилась его спасать. Которая тоже не пожелала бежать, хотя теперь могла стать свободной. Получается, она выбрала его, а не свободу. Он обнимал Диану за плечи и думал, что такой удивительной женщины больше нет на свете.
- Не стану тебя благодарить, - сказал он, нежно целуя ее в щеку и в висок. – То, что ты сотворила – это было безрассудно, бесстыдно и…
- Но произвело впечатление, - сказала она, довольно усмехнувшись. – Наконец-то я поняла, что не такие уж мужчины и умные – все становятся идиотами из-за женских коленей.
- Я чуть не умер, когда увидел это, - признался Дидье. – Но если ты еще раз выкинешь что-то подобное… пусть даже ради моего спасения…
- То что будет? – полюбопытствовала она, кладя ладонь ему на грудь и спускаясь все ниже.
- Отлюблю тебя так, что неделю ходить не сможешь, - сказал Дидье ей на ухо и перехватил ее руку, потому что любовным утехам сейчас было не время и не место, - а потом запру.
- Даже не знаю… - Диана посмотрела на него задумчиво. – Звучит заманчиво.
- Может ты и правда колдунья? – спросил он. – Что ты делаешь со мной?
- Просто хочу, чтобы вы поцеловали меня, в качестве благодарности, ваше величество, - она подставила губы. – Здесь темно, все равно никто ничего не увидит.
Король не смог противостоять такому искушению, хотя поцелуи с Дианой не добавляли ни душевного, ни телесного спокойствия, разжигая огонь и в душе, и пониже живота. Дидье нетерпеливо потянул за край цыганский тюрбан, чтобы нырнуть пальцами в шелк волос, и красная ткань стекла змейкой на дно повозки.
- Что это? – он оторвался от Дианы, ощупывая ее затылок. – Кто это сделал?!
- Не кричи, - она смущенно и раздраженно пригладила волосы, подстриженные, как у пажа. – Я сама обрезала волосы. Иначе не сбежала бы из монастыря святой Магдалины.
Дидье ответил не сразу, пока смысл сказанного дошел до его сознания.
- Я зря пощадил Гилберта, - сказал он, наконец.
- Только не надо никого казнить за меня, - сказала Диана тихо, приникая к нему. – Суди их, как мятежников, как предателей, по закону.
- Я сам решу, кого и за что казнить.
Она вскинулась, как будто это ее он собирался наказывать.
- Ты меня не слышишь! – воскликнула она. – Добавь еще сплетен! Чтобы говорили, что ты убиваешь людей ни за что! Если так хочется отомстить, то лучше разнеси по камням этот бордель, что по недоразумению называется монастырем! А ты… - тут она зло прищурилась, - а ты знаешь об этом монастыре… И позволил, чтобы подобное непотребство было в твоем государстве? Небеса святые! – она схватилась за голову. – Что еще можно было ожидать от сюзерена, который отбивает жену у мужа!
- Этот монастырь существует для исправления блудниц, - сказал Дидье, стараясь не показать, как больно его задели ее слова. – Богоугодное дело, чтобы не дать погибнуть грешницам…
- Там они погибнут вернее! – отрезала она.
Она рассказала обо всем, что пережила, стараясь говорить без волнения, но не смогла сдержаться, и голос ее зазвенел от гнева: