Но я не была беременна, и не разделяла надежд короля. Как бы мне хотелось вернуться в то время, когда мы с Дидье жили в доме на озере, и жизнь казалась хотя бы иллюзией счастья. Я не говорила об этом, но испытала жестокое разочарование, когда Дидье вернул власть и корону, хотя он остался верен слову и сразу же упразднил жестокие нравы монастыря святой Магдалины.
«Но на что ты рассчитывала? – спрашивала я себя, глядя на горделивую фигуру короля, когда он выслушивал объяснения и оправдания высоких лордов, уверявших, что все они стали жертвой преступления лорда Ирвина Кадарна. – Ты думала, что такой человек бросит всё и уедет вместе с тобой в домик на озере? Он не создан для спокойной и уединенной жизни. Он создан, чтобы владычествовать. И ты не имеешь никакого права менять его судьбу, потому что когда любишь – меняешь свою жизнь, не ущемляя свободу любимого».
Но тогда получается, что я полюбила, а он нет? Ведь он не изменил свою жизнь ради меня. Он подстроил мою жизнь под свою. Как поступил с жизнями Жозефа и королевы Тегвин.
Все это бередило мою душу, и конечно же, все это было чем-то очень далеким от счастья.
В тот день, когда на площади, под восторженные крики толпы, казнили лорда Кадарна и мятежников, пришла булла Великого Понтифика, в которой объявлялся развод между королем Дидье I Ланварским и леди Тегвин, урожденной Кадарн. Булла была оглашена на следующий же день, на благодарственной мессе, когда епископ зачитал молитву об избавлении королевства от войн и распрей.
Дидье настоял, чтобы я находилась рядом с ним, и держал меня за руку, не отпуская. Разведенная королева тоже присутствовала в церкви – бледная и кроткая, одетая в черное, она молилась в стороне, и ее окружали придворные дамы, пожелавшие сохранить верность своей госпоже. Тоже в черном, прямые и торжественные, как траурные свечки, они поддерживали леди Тегвин и бросали на меня негодующие взгляды.
По окончании мессы мы с Дидье вышли из церкви первыми.
Перед собором колыхалась толпа горожан – обычно король и королева раздавали милостыню, а король благословлял детей и больных. Но в этот раз Дидье остановился на верхней ступени крыльца и поднял руку, прося тишины. Людское море поутихло, но не переставало колыхаться, волнуясь и бурля.
- Сегодня, в этот день, когда Ланвар счастливо избежал братоубийственных распрей… - звучный голос короля разнесся по площади, достигая самых дальних рядов. – Когда Великий Понтифик удовлетворил прошение о разводе…
Я стояла рядом с ним, чувствуя взгляды тысяч глаз. Дидье по-прежнему держал меня за руку, иначе я убежала бы, спряталась, не желая, чтобы на меня смотрели с такой ненавистью. Потому что куда бы я ни смотрела, всюду видела угрюмые, искаженные злобой лица.
- Сегодня, возблагодарив небеса за счастливое спасение, - говорил тем временем Дидье, - я беру вас всех в свидетели и объявляю эту женщину, - он поднял мою руку, словно принося клятву верности не только мне, но и своим подданным, - объявляю эту женщину – Диану дю Рой своей законной супругой и вашей королевой… Она спасла меня от мятежников, я обязан ей жизнью и вручаю ей свое сердце, пока смерть не разлучит нас, - он замолчал, оглядывая толпу, но на площади тихо, словно она опустела вмиг.
Было слышно, как где-то далеко женщина звала: «Шон! Бэт! Домой!».
Я вдруг поняла, что такая тишина – она не к добру. Так и море затихает перед штормом.
И буря разразилась.
- Не хотим шлюху на трон! – раздался одинокий голос откуда-то из задних рядов, и сразу крик потонул в волне негодующих воплей.
Сначала вопли толпы звучали разрозненно – непонятным ревом, но вот рев сложился в слова, и над площадью прозвучало:
- Смерть мятежникам и блуднице!
Задние ряды напирали на тех, кто стоял впереди, и гвардейцы с трудом сдерживали натиск. Будто в один миг люди превратились в диких зверей, требуя крови. Я взглянула на Дидье, потому что у меня не было другой защиты. Он не заметил моего взгляда, он смотрел на толпу, и лицо его наливалось кровью. Я испуганно схватила его за плечо, потому что в этот момент он был страшен и, поистине, выглядел безумным!